Ломаный сентаво. Аргентинец. Петр Заспа

етов и оттенков чудесным образом подчёркивалась кирпично-оранжевым цветом земли.

      – Стоит сделать шаг в сторону, и наткнёшься на скрытое болото, водопад или ягуара, – кивнул за окно Борман. – А ещё всюду гады, малярия, ядовитая мошкара да дикие туземцы.

      Сидевшая вместе с Гитлером на заднем сиденье автомобиля Ева взглянула на спину партайгеноссе и передёрнулась всем телом.

      – Какая мерзость!

      – Вот, обратите внимание, – Борман показал на небольшой просвет в непролазной гуще сплетённых веток. – Наверняка одна из нор индейцев Чако. Такими ходами они пользуются для торговли и разбоев. Но с этими хотя бы можно договариваться. Президент Перон пытается подчинить их закону. Но кроме Чако существуют и совсем дикие племена. Цивилизацию не признают, да и не знают, живут как звери. Проводники говорят, что они не отказываются от каннибализма, приносят человеческие жертвы.

      Гитлер посмотрел на побледневшую Еву и поспешил сменить тему разговора.

      – Нам ещё долго ехать? – кивнул он на сузившуюся дорогу.

      Теперь ветви хлестали по стеклу автомобиля, а над головой образовалась арка, от которой в салоне стало темно.

      – Ещё немного, – ответил Борман.

      – Мрачное место, – заметил Гитлер.

      – Основатели Хаймата искали уединения.

      – Им это удалось, – согласилась Ева, припав лицом к стеклу. – У меня создаётся впечатление, что нашим мучениям не будет конца. А ещё кажется, что вы, Мартин, возите нас в этом лесу по замкнутому кругу.

      Неожиданно густые дебри закончились, и она увидела белые аккуратные домики с ухоженными цветниками под окнами и вымощенные камнями тротуары.

      – Хаймат?

      – Приехали, – подтвердил Борман.

      – Чудесная картина! – восхитилась Ева. – Какой сюрприз! А я уж подумала, что мы будем колесить до утра!

      После мрачного вида сплетённых кустов и деревьев ей показалось, что они въехали в детский кукольный городок.

      – Жителям пришлось потрудиться, чтобы отвоевать этот участок у джунглей.

      – А где люди?

      – На площади Фатерлянд.

      – Площадь Отечества! Очень хорошо! Здесь всё дышит Германией! – хлопнул в ладони Гитлер, пытаясь стряхнуть усталость и настроить себя на бойцовский лад. – Надеюсь, их тысячи?

      – Увидите, – увильнул от прямого ответа Борман.

      Стройный ряд домов раздвоился, превратился в улицу, автомобиль проехал всю её насквозь и упёрся в небольшую площадь, скорее напоминающую сельский рынок, чем место для состязаний ораторов. В центре толпилось не более полусотни человек, при виде включённых фар разом повернувших в их сторону головы.

      – Это все? – не поверил Гитлер. – Судя по количеству домов, их должно быть в десятки раз больше. Где мои обещанные немцы?

      – Работоспособное население – на вырубке леса. За счёт этого живут.

      – Работу нужно было отменить! К ним приехал фюрер! – возмутилась Ева.

      – Не стоит расстраиваться, – нехотя произнёс Борман и отвернулся. – Каждое сказанное на площади слово уже к вечеру станет достоянием всех жителей посёлка.

      Гитлер вышел из автомобиля и бросил недовольный взгляд на Бормана. Он уже догадался, что это не более чем очередное звено в запутанной игре его секретаря. Но когда он посмотрел перед собой, то едва не потерял дар речи. Публика на площади сплошь состояла из едва передвигающихся стариков. Рядом, не в состоянии стоять, на заменяющем лавочку бревне сидели три старые немки. Они были настолько древние, что из-за морщин не было видно глаз. Такая аудитория сильно обескуражила Гитлера. Он привык выступать перед братьями по партии в коричневых рубашках, до краёв заряженными энергией. Ею он питался от них, аккумулировал и возвращал обратно в толпу, многократно приумноженную.

      Гитлер встал на подножку автомобиля и обвёл задумчивым взглядом глядящих на него немцев. Он лихорадочно перебирал в голове собственные речи, подбирая наиболее подходящую для подобной публики. Почти все свои речи он считал гениальными и помнил наизусть. «Пожалуй, не стоит давить, – подумал Гитлер, переведя взгляд на старика в кителе капитана Вермахта. – Подойдёт речь, сказанная по радио по случаю взятия Орла в октябре сорок первого». Тогда ему пришлось оправдываться за непозволительно огромные потери при взятии города. Дорога на Москву оказалась открыта, но некому было наступать, и пришлось срочно перебрасывать резервы.

      Гитлер ещё раз обвёл взглядом толпу и начал устало, как занятой и деловой человек:

      – Мои немцы, мои дорогие преданные немцы, сегодняшнее появление здесь далось мне нелегко.

      Затем его голос начал набирать силу.

      – Но я с вами для того, чтобы сказать – мы развязали неистовую борьбу, поистине решающую для всего мира. Её размеры и последствия оценят лишь наши потомки. Но я не хотел этой борьбы!

      – Кто это? – переглянулись перезрелые фрау из первого ряда.

      Однако Гитлер сделал вид, что не услышал.

      – Ещё