Дом, пропахший валерьянкой. Евгений Гузеев

Чайковского Лебединое озеро. В это время невидимые руки облачают висящего на звезде Ленина в черный фрак, который, прикрыв исподнее, превращает Ильича в капельмейстера Журбина. Улыбка тотчас освещает лицо маэстро, стирая все признаки физического страдания, не смотря на то, что со звезды его пока никто не снимал, за исключением фотографа, который появившись делает снимок, сверкнув магнием, а затем исчезает вместе с фотографическим аппаратом. Остается лишь его черная мантия. Снова грохочут литавры, фрак спадает на земь, скрещивается с мантией фотографа, сделав несколько ленивых фрикций, и превращается в небольшую туристическую палатку. Палатка обрастает сеном, словно подбородок щетиной, и тотчас становится шалашом, из которого выползает гад. Змея, которая виновато, словно укусила кого-то за зря, резво уползает в неизвестном направлении. В вихрь хаотического танца она по каким-то неведомым причинам не попадает. Тотчас сено шалаша вихрем разрыхляется, распадается, разлетается и превращается в рой сенных палочек. Через мгновение сенные палочки становятся туберкулезными палочками, а затем превращаются в деревянные. Тут же появляются стеклянные колбочки и железные наковальни. Все опять замешивается в хаотическую спираль вроде той, что находится во внутреннем ухе человека. Композитор Журбин, лишившись фрака, опять становится мучеником Лениным. Сухие губы Ильича вдруг слегка оживают, наполняются кровью, изображают подобие улыбки. Они то пытаются петь Интернационал, то шепчут Вихри враждебные, затем слабо насвистывают Аппассионату Бетховена, которая плавно переходит в музыку Журбина и затихает постепенно на нет.