Дорогами света. Николай Викторович Камелин

не влипнуть в историю. Когда ты маленький, весь мир сжат до пространства в несколько дворов и маршрутов. Кажется, что везде и всюду также, как дома.

      Большие дома, большие люди, занятые своими делами и не обращающие внимания на мелюзгу. Но для меня мир стал расширяться довольно рано. Когда мне было семь лет страны, в которой я родился, окончательно не стало. Я видел ее осколки, похожие на крупные льдины, плывущие по темной Неве по весне.

      В тот год я получил целый много новых возможностей. Я был предоставлен сам себе. Гулял там, где хотел. Занимался тем, чем хотел заниматься. Я стал маленьким оборванным мальчиком, затерянным на серых и темных улицах города. Но я был не одинок. Среди старых облупившихся и закопченных домов то время бродило много потерянных взрослых и детей.

      На башенке дома, стоявшего через дорогу от Василеостровской, кто-то налепил огромное фото девушки в белом одеянии, державшей в руках египетские символы власти – посох и анкх. Это была секта Марии-девы-Христос, новое религиозное течение. Мария безучастно взирала на пьянки и драки, толпы беспризорников и безработных, горящие ларьки и самоорганизованные барахолки простирающиеся под ее ногами.

      У метро сладко пахло пышками. Неподалеку работала будка с пивом, к которой всегда стояла очередь. Прямо в фойе метро работали игровые автоматы для спускания денег, люди повсеместно пили и были пьяны. Тут же торговали моментальными лотереями. А неподалеку, в ларьке, можно было купить серьезные детские вещи, вроде жвачек с наклейками или шоколадок.

      И все это на фоне каменных особняков и дворцов, лепнины и роскоши. С тех пор город сильно изменился. Он приукрасился, приободрился. Стал одним из самых посещаемых городов мира. С улиц убрали беспризорников, бездомных, жуликов и сумасшедших. Отремонтировали и отмыли грязные фасады домов, а где не смогли отмыть, там закрыли их полотнами, изображающими красивые фасады.

      Но внутри, за этими полотнами, остался гнилой скелет. И легкий аромат тления все еще пронизывает город. Питер может быть ярким, зеленым и солнечным, но лишь иногда и по чуть-чуть. В остальное время здесь царят темнота и холод. Я не люблю Питер, да и он меня, кажется, тоже.

      – Тогда зачем ты туда едешь?

      – По личному делу. Я еду к матери, которая, кажется, сошла с ума.

      – Почему ты так решил?

      – Это очень долгая история, сейчас я не готов о ней говорить.

      – Тебе и не придется, – сказал невесть откуда взявшийся бородатый провожатый, – Я обо всем договорился, пойдем.

      – С кем договорился? – не понял Никита.

      – Пойдем, сейчас сам все увидишь.

      – Вот он! – сказал белобородый провожатый.

      Носом в песчаную полосу врезалась алюминиевая лодка с закрытой носовой частью и стеклянным козырьком. Нечто среднее между полноценным катером и моторной лодкой, около пяти метров в длину. На корме был закреплен навесной мотор, поднятый из воды, возле которого в лодке стояла высокая худая фигура в камуфляжном костюме, с капюшоном накинутым на голову.

      – Это они? – спросил хозяин лодки, когда компания подошла поближе, – Стоило дергать