Цирк в пространстве культуры. Ольга Буренина-Петрова

Розанов. В своем эссе «На вершине Колизея» он интерпретирует чувства гладиаторов как состояние счастливого катарсиса, гибель гладиаторов – как христианские ворота в рай, а арену цирка видит местом сакрализации мучеников:

      Были ли жертвы Колизея так несчастны, как нам представляется теперь? Я думал о христианах, и судьба их мне представлялась счастливою ‹…› Чем они жили? Вечною надеждою. “Завтра начнется светопреставление, и мы там – цари, оправданные победители мира и диавола”. С такой мыслью как не умереть. Время апостольства и сейчас же после апостольства было самое счастливое для христиан время, и они потому и победили мир, что были несравненно счастливее цезарей, сенаторов, весталок, ибо знали, для чего жили, и знали, за что умирали. Счастлив человек, который имеет то, за что ему хочется умереть. Какое сокровище у него в руках! Держа его у своей груди, неужели можно смутиться перед тигром или вооруженным гладиатором? Минута страдания ‹…› и – перед рассветом вечной жизни сейчас же из-под лапы льва! Что значит этот миг смерти на фундаменте такой психологии?[114]

      Описанные Розановым чувства можно наблюдать и в картинах Константина Флавицкого «Христианские мученики в Колизее» (1862), Федора Бронникова «Мученик на арене цирка» (1869), Жана-Леона Жерома «Последняя молитва христиан перед казнью» (1883). В рассказе Горького «Встряска. Страничка из Мишкиной жизни» также можно обнаружить параллель между циркачом и мучеником. Мальчик Мишка, побывавший в цирке и воображающий себя коверным клоуном, получает за это жестокую «встряску» от своего хозяина. Во сне Мишке кажется, что, став артистом цирка, он покидает землю, чтобы избавиться от царящего на ней насилия:

      …И вот он видит арену цирка и себя на ней, с необычайной легкостью он совершал самые трудные упражнения, и не усталостью, а сладкой и приятной негой они отзывались в его теле… Гром рукоплесканий поощрял его… полный восхищения пред своей ловкостью, веселый и гордый, он прыгнул высоко в воздух и, сопровождаемый гулом одобрения, плавно полетел куда-то, полетел со сладким замиранием сердца… чтоб завтра снова проснуться на земле от пинка.[115]

      Рефлексы такого понимания цирка можно встретить в живописи и в кино. Для некоторых художников изображения цирковых сюжетов связывались с эсхатологическими мотивами. Если история человечества, согласно эсхатологическим воззрениям (например, Блаженного Августина), разворачивается как драма, то драматическая жизнь цирковых артистов, в свою очередь, могла быть представлена как подражание Христу. Эдгар Дега в картине «Мисс Лола в цирке Фернандо» (1879) так изобразил гимнастку, повисшую в зубнике под куполом цирка, что фрагмент циркового номера сделался похожим на распятие. В уже упоминавшемся фильме Федорченко «Первые на Луне» вместе с космолетчиками тренировки проходит обезьянка, которую помещают в некий снаряд, по форме напоминающий крест, – и животное выглядит так, будто

114

Розанов Василий. Иная земля, иное небо… М.: Танаис, 1994. С. 147.

115

Горький Максим. Рассказы и повести. М.: Художественная литература, 1989. С. 91.