Другая я. Рассказы. Надежда Флайг

детям из благополучных семей, ведут себя как свора брошенных собак. Смотрят с презрительной ненавистью и всегда готовы броситься, заметив намек на пренебрежение или страх перед ними.

      Поэтому каждый раз, когда я их вижу, что-то внутри меня шепчет благодарности за то, что у меня мои мама и папа. И мы живем в чистой квартире с целыми окнами и мебелью. У нас даже есть ковролин на полу. Мама говорит, что согласилась на эту маленькую квартирку при обмене именно из-за напольного покрытия. Он какой-то иностранный, мягкий и теплый, с черно-красно-оранжевым орнаментом на белом фоне. И ни у кого такого нет, потому что непонятно, где прежние хозяева достали такой, – так мама говорит. У нас даже ванна есть на кухне. Родители сделали. Потому что в наших домах ванные не были предусмотрены планом. И все соседи ходят в общественную баню.

      В комнате между моей кроватью и папиным раскладным креслом стоит громоздкий радиоприемник на тонких, готовых разъехаться в стороны ножках. А на нем магнитофон «Маяк», в котором крутятся две катушки с коричневой пленкой.

      Папа включает его по праздникам. У него записаны песни АББА, Бони М, Льва Лещенко и Муслима Магомаева. А еще отрывок из фильма, когда пьяный дяденька заходит в лифт, здоровается с собакой, а потом попадает в чужую квартиру на Новый год. Не знаю, как папе удалось это записать с телевизора. Не помню. Наверное, я еще не родилась.

      К родителям очень редко кто-то приходит. Но когда это случается, папа включает магнитофон, в квартире становится громко и весело. Родители вместе с друзьями ходят курить на крохотную кухню и оставляют меня в комнате. Я крадусь за ними, смотрю через пластиковое стекло двери с засохшими подтеками белой краски на то, как они оживленно болтают в клубах дыма, и решаю, что когда вырасту, тоже буду курить.

      Я люблю, когда у нас шумно и играет музыка. Мне становится легко и беззаботно, как взрослым. В такие дни в мою кровь словно тоже попадает несколько капель алкоголя. Я начинаю дурачиться, и родители меня не останавливают.

      После праздников мы ходим сдавать пустые бутылки. Папа загружает их в серый мешок из жесткой колючей ткани и вешает его себе на плечо, как Дед Мороз. Я бегу следом за ним. Мне смешно, потому что папа идет, слегка покачиваясь, и бутылки в мешке звенят. С мамой в такие дни можно шутить. Она лениво суетится вокруг папы и одергивает меня, чтобы я не толкнула его случайно, а то он упадет и разобьет все бутылки.

      Сначала мы проходим наш квартал домов народной стройки. У каждого подъезда по деревянной покосившиеся лавочке и палисадник с мальвой и золотыми шарами выше меня ростом. Дома выглядывают окнами из-за деревьев вишни и яблонь. Я рву цветы на обочине. Нежно-сиреневый цветок цикория не поддается, я тяну изо всех сил, и наконец он у меня в руке вместе с корнем. Солнце светит в спину, и у меня длинная тень. Я расставляю ноги, чтобы восторженно замычать от их длины на растрескавшемся асфальте.

      Мы идем в другой район. Не такой,