Девочка в красном. Сергей Долженко

безвольное крыло.

      – А я тебе говорю – нет! – обидчиво возражала девочка. – Смотри, дрожит.

      Ветерок изредка шевелил пух на мертвом тельце воробья и, казалось, он вот-вот перестанет притворяться и легко вспорхнет с избитой, растоптанной земли.

      – Молодые люди, где у вас тут бабушка живет, Анна Михайловна?

      Дети нехотя оторвались от волнующего зрелища.

      – А, кошатница, – помедлив, ответил мальчик, подтянул трико и по-взрослому сплюнул. – Там, – кивнул в сторону подъезда.

      Шмыга улыбнулся.

      – Спасибо.

      – Пойдемте, я провожу вас, – сказала девочка и пошла в дом, с явным осуждением посмотрев на грубияна. Однако тот бросил прутик и заспешил прочь. Видимо, его ждали интересные и чрезвычайно важные дела.

      Девочка поднялась по широкой деревянной лестнице на второй этаж и забарабанила по оббитой плохоньким дерматином двери.

      – Мама, тут к бабе Ане пришли!

      Выглянула худенькая женщина в черных узких брюках, с пучком крашенных волос, перетянутых на затылке детской резинкой.

      – Вы к Анне Михайловне? Вам напротив, в семнадцатую. Только ее нет дома. Пошла за молоком и куда-то запропастилась.

      – C ней кто-нибудь проживает?

      – Нет. Подождите, может, вернулась?

      Она подскочила к противоположной двери и забарабанила:

      – Теть Аня, теть Аня!

      В ответ семнадцатая квартира тяжело вздохнула, засопела, издала тихий утробный вой, затем послышался нарастающий топот множества легких ног, дверь изнутри задергали, стали царапать, грызть, и вдруг ударил истошный леденящий душу вопль, словно из ада на миг вырвался жуткий крик обоженных грешников.

      Шмыга оторопел.

      – Да вы не пугайтесь, – засмеялась женщина. – Кошатница у нас Анна Михайловна. Живет одна, развела целый питомник. Что-то я беспокоюсь за нее. Обычно она надолго своих кошек не оставляет. Помрет, куда мы всех этих зверей денем? Они от голода нас всех сожрут.

      – Почему вы думаете, что помрет?

      Детектив помнил, что Воротынцева была довольно молодая – 52-года рождения.

      – Сердцем мается. На днях «скорую» вызывали. А вчера она брату в Таганрог телеграмму давала, чтобы приехал. Говорит, вдруг не увижу больше.

      – Дети есть?

      – Сын был. Помер в тюрьме. А вы, собственно, откуда?

      – Из агентства по несчастным случаям, – ответил неохотно Иван Петрович.

      – По страховкам, что ли?

      Он как-то неопределенно кивнул головой. Иногда возникали вопросы и по страховкам.

      Здесь ему делать нечего. Кирпич бросили в кого-то другого. А Воротынцеву задело осколком, который оборвал и так на нитке болтающуюся жизнь.

      Объяснять, что случилось с соседкой, Иван Петрович не стал. Зеваки разойдутся, улица наполнится слухами, которые черными траурными лентами вползут по деревянным ступеням и в этот дом.

      «Только