Девочка в красном. Сергей Долженко

Куколка. Я часто ей говорю – одену в самое красивое платье и под стекло, чтобы ни одна пылинка на тебя не упала!

      – Сидишь ты, куришь, – напомнил Шмыга, поддевая мельхиоровой вилкой дольку маринованного чеснока.

      – Луна такая огромная над водой висит, едва воды не касается. И в ее свете Алина кажется такой неземной, такой… – тут Паша задохнулся от восторга. – Как будто тронь ее пальцем – заколеблется и растает.

      – Не растает, – возразил Шмыга, принимаясь за ветчину, пересыпанную мелко рубленым укропом.

      – Она подошла, оперлась на мое плечо, будто мы с ней давно знакомы, и говорит, как здесь холодно. Я, не будь дураком, руки раскинул и говорю – зато на моей груди всегда жарко. Круто я?

      «Идиот», – подумал Шмыга, но вслух сказал:

      – Мужчина! – и разлил по маленьким хрустальным стопкам водку. – Ну, за встречу!

      – Да, за встречу, – сморщился Паша, выплескивая себе в горло холодную обжигающую жидкость. Взялся за хлеб, но не откусил, а только помял его сильными пальцами здоровой руки. – Она улыбнулась, погладила меня по голове, точно маленького ребенка, и говорит, какой ты скорый…

      – А ты что?

      – Я говорю – у нас с тобой всего лишь десять часов. Это я по ходу придумал. Мол, примета есть такая, если в течение первых десяти часов знакомства парень с девушкой не поцелуются, тот каждый из них теряет год своей жизни.

      – А она что?

      – Ниче. Засмеялась, взяла меня за руку и повела к палаткам.

      – Дальше, – попросил Иван Петрович, вгрызаясь в сочный кроваво-красный бок копченого ребрышка.

      – Дальше я пропускаю. В общем, подружились мы с ней.

      – Ты был мужчиной?

      – Да, – протянул, не поняв, Паша. – Держишь ее в руках…

      – Тогда еще по пятьдесят. За тебя! – Оттирая губы бумажной салфеткой с розами, сказал Иван Петрович, и опять сдвинул две стопки вместе, подставляя под горлышко пузатого графинчика.

      – Держишь ее в руках… мм-м… Сам себе завидуешь. Она такая легкая. Она…

      Паша запнулся. Слезы блестели в его глазах. Однако он не плакал, а смеялся.

      – А дальше был такой прикол. Утром полез в воду, думал, освежусь, чтобы с похмелья перед ней опухшим лицом не маячить. Недалеко от берега в яму попал. Она вышла из палатки, меня не видит. Стоит, руками себя обхватила. Я барахтаюсь, силы кончаются, а позвать не могу. Стыдно. Еще увидит, какой из меня пловец. И тут, веришь или нет, когда руки совсем онемели, вдруг с низа живота такая теплая волна пошла, что сразу боль из тела исчезла, видеть я стал отчетливо, одновременно близко и очень далеко – и листья деревьев, крохотные дрожащие от холода, и машины на дальнем мосту, так крупно, будто они в нескольких метрах… Алина посмотрела на меня, развернулась и стала взбираться наверх. Помню, кричу: «Оглянись, пожалуйста, оглянись!». Но она меня не слышит, уходит, уходит…

      Как меня вытащили, не помню. Плохо было, водой рвало. Отошел,