Технологии этнонациональной мобилизации в многосоставных обществах на примере черкесов России и Турции. Вероника Цибенко

в СССР, земельная реформа в маоистском Китае).

      Официальную санкцию получает в государственно-национальной мобилизации и образ национального врага – в отличие от гражданской или этнической мобилизации, где само государство может квалифицироваться в качестве врага рождающейся нации. Здесь же задача мобилизации существенно облегчается за счет использования символического ресурса государственного патриотизма: все защитники или враги государства (особенно если это не мнимые, а реальные защитники и враги) выступают одновременно (и презентуются пропагандой в качестве таковых) как защитники или враги нации.

      Драйвером государственно-национальной мобилизации выступает не стихийно возникающее государство, но государство как эффект деятельности националистически настроенных элит, которые его вообразили еще до его фактического возникновения. По словам Хабермаса, в таких «поздних» национальных государствах, как Италия и Германия, «образование государства просто шло по следам национального сознания, складывавшегося, в свою очередь, вокруг общего языка, общей истории и культуры»105. И в это национальное сознание элиты вносили идеологически разные оттенки национального проекта: либерально-демократические, консервативные, позднее даже коммунистические.

      Этот момент роднит гражданскую национальную и государственно-национальную мобилизации: обе не обязательно выступают под флагом националистической идеологии. Этим данные типы мобилизации отличаются от этнического типа. Многие авторы обращают внимание на гибридный характер националистической идеологии как средства мобилизации106, но недооценивают национально-мобилизационную функцию любой идеологии для национальной мобилизации. Даже коммунизм может иметь такую функцию, но главным образом не потому, что содержит элементы национализма, а потому, что реально формирует коллективную гражданскую идентичность. Нация здесь оказывается не целью социальной мобилизации, а ее побочным продуктом107.

      В этом выражается идеологическая двусмысленность государственно-национальной мобилизации – она носит переходный и неопределенный характер по своему конечному вектору, нередко демонстрируя этнонационалистический уклон («национализирующее государство»108 по Брубейкеру). Таким образом, неясность и неустойчивость цели (концепта формируемой нации) составляет наиболее уязвимый момент государственного типа национальной мобилизации.

      Если гражданско-национальная мобилизация разворачивается снизу, в процессе освободительного движения против врагов внутри государства (королевская/имперская власть) либо вне его (иностранные интервенты), то государственно-национальная мобилизация идет сверху, от имени и под покровительством государственных структур. Это, разумеется, не исключает того, что такой «мобилизации сверху» может предшествовать гражданская «мобилизация снизу» (в процессе национального объединения

105

Хабермас Ю. Указ. соч. С. 367.

106

«Национализм особенно похож на голову Януса: он может быть правым или левым, революционным, реформистским, прогрессивным и реакционным, часто всё вместе…». См.: Пуле Г.-Ю. Новые национализмы в Восточной Европе – шестая волна? / Национализм в поздне- и посткоммунистической Европе. М., 2010. С. 179. «Национализм <…> стал открытым для разных общественно-политических идеологий, как например, либерализм, социализм, коммунизм, фашизм, национал-социализм и т.д.». См.: Ян Э. Указ. соч. С. 22.

107

Так, по мнению американского историка Давида Бранденбергера, опыт использования сталинским режимом символического наследия русской истории в целях массовой мобилизации «нечаянно способствовал ни больше ни меньше как формированию русского национального самосознания в советском обществе». См.: Бранденбергер Д. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931–1956). СПб., 2009. С. 17.

108

Брубейкер Р. Национальные меньшинства, национализирующие государства и внешние национальные родственные государства в Новой Европе / Национализм в поздне- и посткоммунистической Европе. Т. 1. М., 2010. С. 158.