Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043. Геннадий Карпов

каш и джема с сухарями. (Паша это называл утренними упражнениями.) Я закончил живописание моего лучшего друга детства тем, как мама утопила его труп в море, завернув в грязный мешок из-под картошки.

      – А откуда он у твоей мамы взялся? – спросил Паша. – Негр этот педальный.

      – Ей его подарил один студент из Нигерии.

      Паша подумал чуток, дожевал сухарь, и задумчиво заговорил:

      – Давай рассуждать логично! Твоя мама тебя родила, когда ей было двадцать восемь лет. То есть года через два-три после окончания университета. То есть, она была ещё молодым специалистом. Плотно общаться с дальним зарубежьем она тогда ещё не могла. Ей бы поручили, скорее всего, с местными ребятами работать. В крайнем случае – с ближним зарубежьем. С теми, кто поприличнее. Ну, там – Китай, Индия, Иран, Болгария. Так, откуда у неё взялся парень из Африки? На том направлении работают только лет через десять после окончания ВУЗа. Ведь Африка – это чужая вотчина. Другая цивилизация! Там шпионов разных полно, язык другой. Не ходите, дети, в Африку гулять! Не слышал? Надо было на политинформации ходить в школе! У нас с чёрным континентом контакты крайне ограничены. У твоей мамы в такие младые годы никак не могло быть подопечного из Африки! И потом, ты говоришь: она тебе сказала, чтоб никому про робота не рассказывал, чтоб его не украли? У нас что, квартирные кражи так популярны? Ты помнишь хоть одну? Лично я – нет. С каких это пор купили вещь, спрятали, и не показывают, чтоб не украли! Зачем вообще тогда покупать? Сказки какие-то! Ах, робота подарили? Такого дорогого – и подарили? У него ценник небось с пятью нулями! И часто твоей маме её подопечные такие дорогие подарки дарят?

      Его вопросы были так просты, лежали на такой поверхности, что я даже удивился: почему они мне никогда не приходили в голову?

      – Если честно, то не часто, – тихо пробормотал я, – Если честно, то я вообще не припомню, чтоб хоть что-то ещё дарили, кроме конфет. Действительно странно.

      Паша ещё что-то говорил на тему моего робота, потом плавно перешёл на роботов Роберта Шекли, и вообще на фантастику двадцатого века, которая не угадала ровным счётом ничего из того, что с умным видом пыталась предугадать. А я, сославшись на покакать, ушёл в свой кубрик, сел на холодный стальной горшок и задумался. И чем больше я думал, тем страшнее мне становилось. Ведь, если кого-то ты поймал на лжи, то веры этому человеку уже нет ни в чём. Если мама ставила надо мной какой-то секретный опыт, то какую роль играл в нём робот? Сомнения крутились в голове и занимали там те места, где их раньше не было. Я нутром чувствовал, как мысли пробивают какую-то ранее неприступную стену, разделявшую части мозга, залетают туда и говорят друг другу: «Ба-а-а! Да тут вообще ничего нет! Мы вообще – где? В голове или в заднице? Этот типчик раньше мозгами, видимо, не пользовался? Пустота Торричеллева!» И обрывки воспоминаний, нарушая хронологию, начинали выпрыгивать из тёмных подвалов и пыльных кладовок, выстраиваясь не по росту