Задушевная математика. Иван Алексеевич Макаров

одного не было старше двадцати двух… Он узнавал. Он, прежде чем начал лепить, все, что мог, узнал. По-теперешнему – совсем дети…

      И еще один неизвестный боец…

      Как мало они в этой жизни не увидеть успели… Хорошего… Только этот холод в 41-году…

      Страшнее всего почему-то Тюленеву было думать, какие страшные морозы тогда стояли…

      Так и погибли, не отогретые…

      Сколько-то суток прошли, как в угаре. Если б не Крокодилка Аня, Тюленев бы, кажется, погиб.

      Или в больницу попал. Может быть, навсегда.

      Аня заботилась. Как за ребенком ходила. Пьяного укладывала. Буйного унимала, с улицы уводила…

      Он и свое произведение, памятник на братской могиле поломать хотел… Говорил, плохой памятник…

      Но все проходит.

      Крокодилка спасла. Более или менее, выходила.

      Тюленев шел вдоль реки. Все было в серой пыли, кое-где кое-как подбеленной инеем. Пыль. Сухая, холодная. До минус десяти по ночам. И – никакого снега… Выпал, было, но сразу растаял. А теперь одна только морозная пыль везде… И на земле, и на дороге, и на ветках деревьев… Кажется, даже вода в реке, в полынье, где не замерзло, и та пыльная…

      Видно, Запад совсем от нас отвернулся: даже снегу не дает, вся атлантическая вода в Европу падает и ее заливает…

      Или это мы так отгородились? Устойчивым и задумчивым северным антициклоном… Или северо-восточным…

      И как дальше жить?

      Без памяти, как без памятника, никакой работы даже вообразить нельзя… Да, и вообще никакой жизни не бывает без памяти…

      А память-то наша, она вроде памятника: все на крови, все на костях… Все боль, все страдания…

      Это мы «художничая» или «созерцая» – все по Гегелю, не к ночи будь помянут, – от страшного отвращаемся, представляя его прекрасным и героическим. Чужие страдания теперь для нас как бы и не страдания, а «красивое»… Впрочем, иногда и свои тоже…

      Может быть, хоть это оправдание?..

      Нет… Чепуха…

      Ничего, – уговаривал себя Тюленев, – все это немного пройдет, немного успокоится, тогда я и сам успокоюсь и смогу сказать себе:

      «Ничего. Кажется, выжил. Может быть, еще поживу немного»

      А если нет?

      А нет, так нет.

      А на нет и суда нет.

      Никакого суда нет.

       Или другой будет суд.

      Стихи на полях:

      Может быть, мы все-таки

      Нужны Богу всякие…

      КАПЛИ И КАМНИ

      «Да, – сказал Жан-Жак Руссо, -

      Ланьсе было каласо…»

       Мария Козлова

      А как хорошо все начиналось!

      И осень была теплая…

      А потом у нас сгорел курятник.

      Действительно, хорошо начиналось. Правда, шли иногда дожди, и даже снег уже был и растаял, но настоящего холода еще не случалось.

      А потом у нас сгорел курятник. Вместе с курами. Куриц было много. Едва не сто. Курятник был большой, кирпичный, с большой деревянной пристройкой, в которой и начало гореть.

      Еще в августе я с товарищами колол и