Крылья для полета. Джуди Андерс

влияет на тебя. Стоит поговорить с ней – и я сразу становлюсь плохим. Сразу появляется куча упреков.

      – Где ты ночуешь, Фархат? Почему я вижусь с тобой на работе чаще, чем дома?

      – Я ночую на улице, – невозмутимо ответил он. – Что ты замолчала? Ну? Скажи? Я ночую на улице, потому что мечтаю дышать свежим воздухом. С тобой – извини, Фатима – невозможно дышать полной грудью.

      – Что ты такое говоришь, Фархат? О чем ты? – ее брови опустились в печальной дуге.

      – Вот видишь. Ты даже не можешь меня понять. Ты никогда меня не понимала.

      – Фархат…

      – Некоторые люди неспособны понять друг друга. Мы с тобой – как раз из них.

      Медленно поднявшись, она подошла к нему. Ее рука нерешительно замерла в воздухе, желая прикоснуться к волосам Фархата. Но то, как он едва заметно отпрянул, обожгло сердце. Всего один жест, практически неощутимый для незаинтересованного взгляда, но такой существенный для любящего – всего один жест, сказавший больше слов.

      Фатима неуверенно спрятала руки за спину, потирая ту, что приняла на себя удар отвержения.

      – Я сделала очень многое, чтобы понять тебя, Фархат, – упавшим голосом произнесла она.

      – Чтобы понимать, не нужно даже ничего делать, Фатима. Ты либо понимаешь, либо нет. Либо чувствуешь другого, либо…

      – Получается, я могу заявить о том же? Что меня не понимаешь ты?

      – Я же сказал: у нас это взаимно.

      Спустя несколько секунд молчания добавил:

      – И это единственное, что нас связывает.

      Не дожидаясь ответа Фатимы, Фархат вышел из гримерной, вновь оставив ее разочарованной. Горькое послевкусие, которое ощущалось после каждого разговора, стало давно привычным для Фатимы. Все, что она могла теперь сделать – это запрокинуть голову, не давая пролиться слезам, не позволяя им испортить уже нанесенный сценический макияж. Пересилив себя, вернулась к костюму – стразы и бусины блестели, сквозь пелену слез расплываясь в крупные мерцающие капли на темно-сиреневом полотне ткани.

      Идя в зал, Фархат вспомнил об Эндрю – и о поясе от костюма, что тот ему продемонстрировал. Они не обменялись друг с другом ни словом, ни фразой: они поняли друг друга молча. Эндрю знал – а о том, чего знать не мог, уже определенно догадался. Жажда соперничества, адреналин, разгоняющийся пульс от созерцания чужого падения – все это подстегивало Фархата, распаляло его. Никакого страха не было: вожделение к Джейн только усиливалось. Обладать ею, отринув Эндрю в сторону, стоило бы Фархату дорогого – ведь по меркам Хармленда он во многом уступал сопернику. В фантазиях часто возникали образы неосуществимого будущего: Джейн, расторгнутая помолвка, разорванная по причине и ради него, несостоявшаяся свадьба и еще одна свадьба, уже случившаяся – и случившаяся с ним.

      Вновь захваченный сладкими мечтами о любви невыносимо далекой для него девушки, Фархат прошел мимо колонн, и случайное видение заставило его замереть. Он увидел женщину в белом, пышные кудри которой светились в розовом неоне. Она сидела за столиком совершенно