Крик чайки. Анастасия Сергеевна Вознесенская

Этот вечер не предвещал ничего хорошего, и благих событий у новоиспечённой семьи можно было не ждать. В первую же брачную ночь её муж вышел за сигаретами и не вернулся до обеда следующего дня. Через неделю говорили о том, что его видели в компании девушек лёгкого поведения, а уже через месяц на коже руки Бирсен алело пятно, как следствие ночного дебоша. Она не выдержала и спросила мужа прямо, где он пропадает, и тот, решив, что женщина не должна мужчину допрашивать, крепко схватил жену за руку, выплеснув всю свою злость, и с силой оттолкнул её к плите, на которой стоял горячий суп. С тех пор прошло двадцать два года, и женщина могла по пальцам перечесть, сколько в её жизни было поистине радостных дней. Иногда она задавалась вопросом, как до сих пор ещё остаётся в живых. И у неё есть на это ответ: в её душе всегда жила любовь. Её мать сочла Явуза подходящим лишь потому, что его семья были зажиточными людьми, но, когда его отец потерял бизнес и вместе с тем деньги, пути назад уже не было.

      Александра коснулась её руки, и та обеспокоенно вздрогнула.

      – Прости, я задумалась. – Бирсен взглянула на стеклянную дверь, где безудержно хлестал ливень.

      – Вы были самым прекрасным человеком в этом доме… – с тоской призналась Александра.

      Женщина, не знавшая, чего ожидать от завтра, с улыбкой обернулась и ласково приподняла её подбородок.

      – Тебе нужно лишь сказать: «Я хочу, чтобы ты приехала снова, тётя».

      – Конечно я хочу, чтобы ты приехала снова, тётя! – не раздумывая ни минуты, воскликнула Александра, и Бирсен, погладив её по щеке, поднялась. Она стояла у двери, ожидая, когда прекратится буйство природы.

      – Но ты не ответила на вопрос, тётя… – следом поднявшись, сказала Александра, отчего по коже женщины пробежали мурашки.

      – Ощущать себя – уже прекрасно! – в полуулыбке сказала Бирсен, но глаза её цвета Босфора были полны невыразимой печали. Она ощущала каждое ранение на своём хрупком женском теле, расползающийся жар от каждого удара, оставшиеся под кожей шрамы. Но вместе с тем всё ещё ощущала себя живой.

      Женщина, надев дождевик, любезно предоставленный Сельмой, поспешила в особняк.

      – Как часто они приезжают сюда? – поинтересовалась Александра, глазами провожая убегающую от грозы Бирсен.

      – Раз, в очень редких случаях, два в год, – пожала плечами Сельма и, забывшись, кинулась снять с плиты раскалённую сковороду.

      Услышав это, плечи девушки опустились, и взгляд померк.

      – Возможно, мы не увидимся с ней больше… – с накатившей тоской сказала она, абсолютно уверенная в том, что не задержится здесь до её следующего приезда.

      – Не говори так, – просила Сельма, безрадостно перемешивая рис.

      Бирсен зашла в комнату, чтобы попрощаться с матерью. Она была не уверена, что когда-нибудь приедет сюда снова. Старушка следила за её перемещением по комнате. Наконец, женщина, придвинув стул, села.

      – Всю жизнь ты всё за всех решала, – сказала она, взяв её руку, – что же мне делать со своей