Сестрички не промах. Татьяна Полякова

кто, не интересовался? А Клавдия из второго дома говорит: милиция шибко интересовалась, и вами, говорит, тоже. А они ей: ты, говорят, бабка, смотри. Как бы, говорят, тебе в реке не утопиться. Прямо так и сказали. Клавдия врать не будет, ну если только самую малость.

      – Если им нужен клад, так отчего не роют?

      Евгений Борисович задумался, разлил по четвертой, а потом ответил:

      – А вот этого я вам сказать не могу. Может, нельзя им, может, хранить положено?

      – Как-то это не выглядит, – с сомнением покачала я головой. Он еще немного подумал и согласился со мной. Выпив четвертую, он вдруг хлопнул себя рукой по лбу и довольно хихикнул.

      – Чего вспомнил? – насторожилась я.

      – Жилец у соседки. У Аньки Сытиной, из соседнего дома, то исть из пятого.

      – Жилец? – не поняла я.

      – Ну. Заселился три дня назад, точно, в четверг вечером. Наш, местный. Говорит, будто с женой не ужился, вот и встал на постой к Анне. На работу не ходит, вроде как ищет работу-то, а хозяйка приметила, что он по пустырю шарит. Чего-то вроде бы приглядывает. Я ей сегодня сказал, мол, гуляет человек, где больше нравится. А теперь, как вы про клад сказали, думаю, может, и он того… клад приглядывал?

      – Надо на соседа взглянуть, – задумалась я. – Может, действительно кто из наших?

      – Наши все на виду и в запое, – покачала головой Мышь и добавила: – Только конкурентов нам и не хватало.

      Я немного поразмышляла и обратилась к Евгению Борисовичу:

      – А пустырь этот чей? Кому принадлежит?

      – Так ведь пустырь и есть пустырь, ничейный то исть. Бросовая земля. Может, кто выхлопочет под строительство. Место у нас красивое, река рядом, да и до центра рукой подать. Пятнадцать минут ходу, и вот тебе троллейбус… Хотя богатеи к нам не поедут: услуг нет, канализацию и водопровод проводить надо, а богатеи-то копеечку считают. Так что мне, видать, придется до смерти с пустырем этим жить в соседстве.

      – А давно ли дом сгорел?

      – Прошлым летом. В мамашин сороковой день аккурат год будет. Я эту ночь помню, точно вчера была. В стене с улицы до сих пор след от пули видно. Можете посмотреть.

      – От пули? – слегка обалдели мы.

      – От пули, – невероятно обрадовался хозяин. Я разлила по пятой.

      – Рассказывай, Евгений Борисович. Кто в доме жил, и отчего стреляли.

      Мы выпили, закусили огурчиком и уставились на него. Он довольно ухмыльнулся, покрутил головой и сказал:

      – История такая… Чистый детектив. Дом-то горел дважды, до того как вовсе не сгинул то исть. Напасть какая-то, точно наговорено. Мамаша, покойница, все ворчала: мол, спасу нет от ихнего соседства, не ровен час и мы сгорим. Первый раз при Пелагее горели, при старой хозяйке. Заполыхал флигель, всей улицей тушили, пожарные-то опоздали малость. Тогда-то флигель сломали и терраску пристроили. А как Пелагея померла, дом на троих разделили – большой, крепкий, его б в хорошие руки, еще б сто лет простоял. Разделили на троих, между детьми. Дочери передняя половина да терраска, а сыновьям по две комнаты сзади. Сыновья-то сгинули, непутевые были: