Числа. Трилогия (сборник). Рейчел Уорд

осталась лишь легкая, уютная терпкость. Я устроилась с ним рядом, положив ему голову на грудь.

      – А ты раньше уже пробовал? – спросила я.

      – А то. Миллион раз. – Ложь была слишком откровенной. – Ну, вернее, однажды. – (Я ждала.) – В общем, было один раз. С тобой.

      Я улыбнулась, прижалась теснее.

      И даже после всего этого энергия из него так и била, он не мог успокоить руки. Одной ерошил мои стриженые волосы, другой гладил мне плечо, живот, бок. Передвинулся так, что теперь мы лежали лицом к лицу, нежно водил пальцем по моей скуле.

      – Вот интересно, а стриженая, ты больше похожа на девочку. Лицо можно рассмотреть. – Он поцеловал меня в лоб, в нос, в подбородок, опускаясь сверху вниз. – И оно такое красивое.

      Меня еще никто никогда не называл красивой. И я уверена: никто никогда так не думал.

      – Я же просила не говорить про меня ничего хорошего.

      – Ну конечно, и я тебе пообещал. Только это не считается.

      – С какого перепуга? Обещание есть обещание.

      – Да, только то было до того, как я в тебя влюбился.

      Это было слишком. Слишком неожиданно. Я отреагировала как всегда. Сказала то, что всегда говорила:

      – Да иди ты!

      – Ладно, проехали.

      Обида его была столь сильна, что ощущалась почти физически, будто черная луна нависла над нашим ложем.

      Господи, что же я наделала?

      – Прости, прости. Я просто не знала, что ответить.

      – Да ладно, Джем.

      Но руки он отнял, а сам отодвинулся.

      – Ничего не ладно. Я просто дура.

      Если бы я сказала в ответ, прямо тогда, если бы сказала, что люблю его. Если бы… если бы… если бы.

      Без его тепла под одеялом сразу сделалось зябко, холод, до того таившийся в руках и ногах, расползся по всему телу, и меня затрясло. Я села и принялась нашаривать одежду, снова ругаясь по поводу отсутствия фонарика. Напялила все, что отыскала, – ни лифчика, ни трусов, всего один носок, да и тот, кажется, был Жучилин, свитер, свои джинсы. Остальное подождет, пока не станет светлее. Примерно в метре от меня Жук проделывал то же самое. Похоже, что-то сломалось в наших отношениях. Я все убила своим длинным языком.

      Я свернулась калачиком, но даже в одежде мгновенно окоченела. Впрочем, если подумать – потанцуйте-ка голышом под дождичком в середине декабря, а потом покатайтесь в коровнике по соломе с голым задом, – тут любой замерзнет, верно? Да еще и в животе было пусто. Я слышала, как Жук возится примерно в метре от меня, пытаясь устроиться поудобнее. Он вздохнул. Может, просто выдохнул, но я услышала в этом вздохе растерянность, гнев и печаль. Мне захотелось протянуть к нему руку, но стало страшно, что он ее оттолкнет.

      Мы полежали в молчании. Даже коровы попритихли. Улеглись в сено и в собственное дерьмо, чуть слышно жевали и дышали. Холод не давал заснуть, да и не удалось бы, пока между нами стоит эта стена молчания. Я не могла