Райские песни. Дорога. Елена Крюкова

поцеловал.

      Да вот беда,

      Да вот напасть какая:

      Забыл спросить у мужика того,

      Когда же грянет битва мировая,

      И как нам жить на свете без Него?

      И как без нас тут проживут детишки,

      Когда мы переступим свой порог,

      И правда ль

      В древней желтобрюхой книжке

      Написано про наш последний срок…

      Так говорил свою хмельную сказку,

      Снег отгоняя, как табачный дым.

      И там, где шёл он,

      Вьюга пахла краской,

      И песня шла, как женщина,

      За ним.

      Картина

      псалом

      Я просто шла, и шла, и шла, и шла,

      Шагала и ползла,

      И мне трава была подстилкой, одеялом,

      ватником зелёным,

      И я пила закаты с небосклона,

      Напрасно и шептала, и ждала.

      Приметы детства. На всю жизнь даны.

      Мне память обожгли. На дне сундучном

      Валяются. Они мне стали – сны.

      Души побелка, матерьял подручный.

      Колпак врачебный материн. Палитра

      Отца… тяжел художника костёр

      Средь мастерской,

      мольберт задорен и востёр;

      Тяжелой самоцветной, медной митрой

      Там ёлка в крестовине… я мала,

      Не больше яблока, не выше и стола,

      Качусь туда-сюда, то рёв, то хохот,

      То вазу уронила, дикий грохот,

      А руки, два подобия весла,

      Плывут, ненастно Время разрезая…

      Я умывалась – меж картин – слезами.

      От жизни ничего я не ждала.

      Я и не знала, что живу на свете.

      Таким незнаньем обладают дети.

      Когда мне боль была – являлся Ад.

      Черты лица его я помню. Дикий взгляд.

      И чёрные крылища за спиною,

      Широкие. Он век стоял за мною.

      Я шла вперёд; о нет, к нему, назад.

      Он брал меня в кольцо. Швырял мне яд.

      Я, хохоча на многих языках,

      Его куда подальше слала! Страх

      Гнала, гусей как гонят хворостиной.

      Всё впереди! О смерти нет помину.

      А Мiръ меня, девчонку, обступал.

      И тискал. Мял. Пытал. Хлестал. Сжимал

      В объятьях ласковых. Потом под град пощёчин

      Безжалостно, оскалясь, подставлял.

      И яблоком во гнили червоточин,

      Змей, аспид, упоённо соблазнял.

      А я все шла, и шла, и шла, и шла,

      В межвременье, в безвременье, во Время,

      Как будто я бессмертная меж всеми,

      Я, крошка на закраине стола,

      Во мрак безвидный брошенное семя!

      Вот юность наискось перейдена.

      Забыты все безумства и моленья.

      Вся молодость, все крики поколенья,

      Где то война, то музыка слышна,

      То влюблена – до мглы самозабвенья…

      То пропасть двери. То огонь окна.

      Посмертная, шальная тишина.

      За час, за миг до светопреставленья.

      Отец-старик качался у холста,

      От жизни пьян. Не видел ни черта,

      А рисовал! Рыдала