Пути-дороги. Сергей Калабухин

комнату, остановился перед заваленным бумагами столом.

      – До галлюцинаций докатился! – произнёс он вслух неодобрительно. Потом сел за стол, отодвинул к его краю книги, схемы и, достав чистые листы бумаги, за пару часов сделал наброски выношенного годами принципиально нового источника энергии. Затем хладнокровно принялся анализировать состоятельность устройства в техническом исполнении. Ещё через пару часов Левенцов пришёл к выводу, что устройство состоятельно. Это было не изобретение, это было открытие, он это ясно сознавал, но радости почему-то не испытывал. Он не испытывал даже возбуждения, была апатия и каменная усталость.

      – Какое у нас там сегодня? – вяло произнёс он вслух и зевнул, переворачивая не перевёрнутые со среды листки календаря. – Так, суббота, второе октября 1993 года, отметим, как-никак дата исторического открытия. Недельку надо вылежаться дать, на свежую голову, глядишь, опять «перпетуум-мобиле» окажется.

      Разобрав постель, он повалился в неё и заснул, не успев даже как следует укрыться одеялом.

      3

      Наутро Левенцов проснулся с ощущением хорошо отдохнувшей головы и тела. Наслаждаясь полудремотными неясными мечтами, он не торопился открывать глаза. Мысли постепенно делались отчётливей, конкретней, и вдруг он вспомнил про вчерашнее. Как будто ледяной водой плеснуло в голову. Слава пружинисто вскочил с постели. На столе лежали не убранные с вечера книги, схемы и наброски сделанного им открытия. Первым делом Левенцов убрал на верхнюю полку стеллажа эти наброски. Он старался не глядеть на них, ему от них становилось жутко. Убрав затем всё остальное, он в растерянности опустился на кровать: чем же теперь заняться? Бездна времени, которое не знаешь, чем занять, нависла над ним давящей глыбой. Это было страшно. Пытаясь убежать от всё сильнее овладевавшего им страха перед этим страхом, Левенцов лихорадочно набросился на обычные утренние дела: уборку постели, гимнастику, душ, бритьё. Но страх напоминал о себе суетливостью движений, дрожащими, точно с похмелья, пальцами. От сознания, что он пытается убежать от страха перед страхом, сделалось совсем уж страшно. Не убрав как следует постель, прекратив, едва начав, гимнастику, ограничась вместо душа судорожным каким-то ополаскиванием лица после бритья, Слава в смятении остановился у окна.

      Воскресный рынок за окном сонно ворочался тысячами тел. «Продают и покупают, то есть ничего не делают, а спокойны, – не без зависти подумал Левенцов. – Может, мне другим изобретением заняться? Нет, устал. Не те уж годы. Но что же тогда делать?» Он кинулся к Татищеву, но тот, судя по молчанию телевизора, ещё спал. Тогда Левенцов пошёл на кухню, сфальшивив перед собой, будто его, как всегда, интересует содержимое холодильника. Содержимым оказался кусок какой-то заморской суррогатины. Съев его без аппетита, Левенцов прислушался: не зашумел ли телевизор у Татищева? Вдруг выражение отчаяния в его лице сменилось на улыбку. Наташа… Как же он сразу-то