Я сам свою жизнь сотворю… Лепестки сакуры. Белый город. Геннадий Вениаминович Кумохин

будто беспричинным спокойствием и уверенностью.

      Потом я вспомнил свой последний сон, а может быть, это был уже не сон, а странное пограничное состояние, нечто среднее между забытьем и бодрствованием. Именно в такие мгновенья приходят ко мне самые важные решения, которые, как метроном, размеряют мою жизнь на «до» и «после».

      И вот из этого полузабытья пришло твердое и, как всегда, неожиданное решение: я буду писать.

      В одно мгновение это изменило все вокруг и меня самого. И это был уже не я прежний, много чего повидавший, а полный профан, начинающий все с чистого листа.

      И сколько всего я перепробовал в своей жизни…

      А теперь мне снова приходилось начинать все сначала, и неизвестно что еще получится в очередной раз… Но именно эта неопределенность вызывала у меня не боязнь или какие-то сомнения, а твердую решимость.

      «Я все смогу, я все преодолею», – снова совсем как в юности стучало в висках.

      В конце концов, разве не шел я к этой возможности всю жизнь, сочиняя время от времени то рифмованные строчки, то подобие рассказов и дневниковых записей.

      Правда, делал я это как бы походя, между делом, но все-таки предполагая, что когда-нибудь я займусь этим всерьез.

      И вот это «когда-нибудь» наступило, потому что больше такой возможности уже не будет. И, вообще, ничего больше не будет.

      Правда одновременно с этой радостной определенностью возникло ощущение какой-то неловкости от того, что я, похоже, безнадежно опоздал в этой своей решимости.

      Ведь начинать заниматься литературным трудом в шестьдесят пять, это даже не то, что было, в свое время, одной из любимых шуток Голливуда: девственник в тридцать (или сорок) лет. А это, пожалуй, еще большая несуразность.

      Немного позже, когда я стал знакомиться с авторами интернетовского самиздата, я убедился, что самодеятельное творчество в зрелом возрасте скорее правило и отнюдь не является каким-то исключением. Я сталкивался, скажем, с такого рода мотивацией: автор побывал(а) в коме и после этого у него (нее) возникла непреодолимая тяга к писательству.

      Разумеется, я в первую очередь посоветовался с женой. Уж она то лучше всех знала о потаенном моем желании.

      – А где ты собираешься публиковать свои произведения? – спросила жена, которая по основной своей специальности была редактором.

      – Ну, для начала мне предстоит еще написать хоть что-то путное, ответил я несколько легкомысленно, – а потом, насколько я знаю, ситуация с печатью произведений неизвестных авторов просто тупиковая, так что рассчитывать получить за свои труды хоть какую-то прибыль просто безнадежно. Но я все равно буду писать.

      – Да, ты все равно будешь писать, – подтвердила жена,– уж я-то тебя знаю.

      Она, действительно, хорошо меня знала, и я приступил к исполнению своего намерения. Но как же тяжело было мне начинать.

      Слова казались тяжелеными остроугольными булыжниками, которые никак не хотели укладываться в один ряд, и уж тем более образовывать более сложные конструкции.

      Но я был упрям, я был просто чертовски упрям.

      И пусть у меня за спиной было коварное заболевание, но было еще кое-что и получше.

      Я распалял себя воспоминаниями в стремлении побыстрее преодолеть барьер косноязычия. И постепенно это прошло. Слова еще не стали легкими, почти невесомыми, но из них, похожих на увесистые кирпичи, мне уже удавалось составлять связные фразы, абзацы и разделы.

      Был когда-то я чёрен, как грач,

      А теперь чёрно-бурый лис.

      Наше время несется вскачь.

      Только знай, поспевай, держись.

      Ты, голубка моя, прости,

      Если делал я что-то не так.

      Нам с тобой до конца идти -

      Это наш сокровенный знак.

      Не успел я почти ничего,

      Что положено было судьбой.

      Почему это так, отчего -

      Нам открыто одним с тобой.

      Прежде был я чёрен, как грач,

      А теперь чёрно-бурый лис.

      Наше время несется вскачь.

      Только знай, поспевай, держись.

      О том, с чего начинать сейчас, сомнений у меня не было.

      Конечно, с себя. С того самого предмета, который каждому знаком лучше всего.

      Ну, а кроме всего, мне очень хотелось получше разобраться в перипетиях своей жизни, которые мелькали с неуловимой быстротой, так что осмыслить их не хватало ни времени, ни желания.

      Но все это было раньше. А как же получится у меня сейчас, когда я буду впервые говорить свои голосом и … о себе?

      – Ну, и долго ты собираешься заниматься самокопанием? – с сомнением спросила как-то жена, – и будет ли это кому-нибудь интересно?

      – Может быть, я сам и не очень интересен, но наша жизнь проходила на фоне исторических событий, которые еще долго будут будоражить умы людей, и они самым крутым образом повлияли на нашу с тобой судьбу