Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова. Андрей Добров

шевеление между манекенами. Мелькнуло несколько встревоженных лиц. Потом дверь отворилась и прямо на улицу, под свет фонаря выскочила взволнованная молодая девушка.

      – Надежда Петровна! Надежда Петровна! Идите скорее!

      – Оля? – удивленно спросила Ламанова. – Ты чего на холод выскочила? Простудиться хочешь?

      – Надежда Петровна!

      Ламанова стремительно подошла к ней и выслушала то, что девушка тихо прошептала ей на ухо. Потом растерянно повернулась ко мне.

      – Это Бог знает что! Владимир Алексеевич, не пройдете ли внутрь?

      – Что случилось?

      – Не хочу говорить на улице.

      – Хорошо, пойдемте.

      Мы вошли в дверь. За нами юркнула и девушка.

      – Вот, – указала она в угол просторного зала, где в кресле, расстегнув шинель и сняв шапку, сидел полицейский пристав. При виде Ламановой он встал и коротко поклонился.

      – Здравствуйте! – ответила та. – Если вы пришли пошить себе мундир, то, увы, мы этим не занимаемся.

      – Мадам, – ответил пристав. – Простите, что побеспокоил. Я жду одну из ваших работниц. Только и всего.

      – Только и всего! – откликнулась Ламанова. – В чем дело? Что она натворила?

      – Ничего такого, – честно ответил пристав. – Но хочу вас попросить отпустить со мной Фигуркину Анну Петровну для проведения дознания.

      – А что случилось-то? – спросил я.

      Пристав посмотрел на меня, прикидывая, отвечать незнакомцу или нет. Потом решил, что разговаривать с неизвестными господами его не уполномочивали, и снова повернулся к Ламановой.

      – Братец ее повесился. Следователь просил доставить госпожу Фигуркину для протокола.

      Надежда Петровна ахнула.

      – Оля! Где Аня Фигуркина?

      – Плачет.

      – Где плачет?

      – В пошивочной.

      Ламанова повернулась ко мне.

      – Пойду поговорю с ней. Дождитесь меня, Владимир Алексеевич, хорошо?

      – Хорошо.

      На ходу снимая пальто и теплую шапочку, Ламанова устремилась к двери в противоположной стене, скрытой бархатным бордовым занавесом. Я же подошел к приставу и предъявил ему свою корреспондентскую карточку. Он поморщился.

      – Где это произошло-то?

      – Извините, не имею права разглашать подробности.

      – Так ведь я и так узнаю.

      – Узнаете – дело ваше. А я – при исполнении.

      – Ну, хорошо, братец.

      Пристав помялся, а потом сообщил:

      – В Палашевском переулке. Во дворах.

      Пристав одной рукой неудобно начал застегивать шинель, а я огляделся. Большой зал был освещен только настенными светильниками. Люстру не включали, вероятно, в отсутствие клиентов, поэтому цвет драпировки на стенах показался мне темным – его разнообразили только ряды небольших фотографий в изящных рамках, изображавших дам в разных платьях. Подойдя ближе, я увидел, что они раскрашены от руки. Из мебели в этом зале было только несколько живописно расставленных кресел и два журнальных столика с последними изданиями «Нового русского базара» и «Вестника моды». Ну и конечно