Хаменереум – собака в чокере Карре. Опера. Velikaya Lives Lui Braun

незваным гостям потрясти иголки,

      Глядя в осколки зеркал,

      Видеть тех, кто с чумою Карре, подружившись, играл.

      Акт 3. Касли – Игла, пронзившая яйцо

      Рождественскими днями

      Чума раздаёт подарки по мешкам,

      По смешкам, по рыбьим стишкам…

      Выпуклыми глазами смотрела рыба в зал,

      Гадала по глазам немая рыба вслух,

      Читайте по губам, смотрите между губ, немой ловите звук!

      Нага… раздели донага,

      До последней исподней рубашки – тела,

      Вперёд ногами я сама легла, жить больше не хотела,

      Мысленно отделяла душу от тела.

      Руки сцепила, пальцы скрепила в захват на груди,

      Вся на замок – не подходи.

      Формулировки пусты, по-детски чисты, я не я,

      Ругали, браня – окаянная…

      Не дождались от меня покаяния.

      Мир замер!

      Игла, пронзившая яйцо, прошла насквозь,

      Как шар земной пронизывает ось,

      Когда пилон уткнётся в ость.

      И понеслось….

      Игла тянула трос, как нить, по тросу фала шёл флагшток,

      Менялся цвет у кумача, и, испытавши шок,

      Падением знамён в конце времён,

      В самый тёмный час, за которым идёт рассвет,

      Посмотрел на меня мрачный сон,

      Пряча голову в балахон,

      Не видать овала лица – чёрный кабошон впился в капюшон.

      Сверлит пристально взгляд охотника до души,

      И кругом никого нет в этой глуши,

      Только слышу в тиши:

      – Не греши моя дочь, не греши…

      Шевелятся губы, еле-еле душа дрожит в теле,

      Сквозь жемчужные зубы слова полетели грубы,

      В небесные трубы выдавливаю звук,

      Сердце стучится: тук…

      В небо смотрю – ни звезды, темно, синяя ночь,

      Облака чёрным дымом, кучевые накаты,

      Войско блох летит прочь, мчится мимо… куда-то,

      Бог с цепи спустил его на врага моего,

      Взять меня он не смог, не по Сеньке ярмо.

      Било в спину жестоко враньё,

      Язык клеветника, Егоркино копьё – дробница,

      Подорожник в ногах межи

      У гробницы моей сорванным лежит,

      Да кто-то молится в рубцовой горнице.

      Темень, темно… глаза выколи,

      Зеницы зорца душником тыкали,

      Перемазали порчей лицо – сажей газовой:

      – Не рассказывай людям снов, не рассказывай, —

      Всё кругом завыло-заплакало,

      Когда меня, оплаканную, небо отплакивало.

      Лучевое плесе зрачка

      Распахнуло юбку по кругу,

      Спицами в колесе покатилось по лугу,

      Сечением полос,

      Небо разлилось цветовыми спектрами света,

      Вертелась Авророй глазная комета,

      В спираль Андромеды скрутил серпантин лучи,

      Многослойный поток Фибоначчи

      Сиянием спрайтов в ночи окрашивал чёрные тучи.

      Прицельно глаз замер, в зрачке сверкнул сканер,

      Лазера тонкая нить стала сквозь линзу за всеми следить.

      Загорелось