Цвет ночи. Алла Грин

с человеческого ребенка, машущее крыльями.

      Опешив, я не успела ни взвизгнуть, ни попятиться назад. Ян в свою очередь даже не шелохнулся. Из-под черного рваного балахона существа проглядывали белые кости, мерцающие бликами в свете полной луны.

      Это была костомаха. Небольшая. Детеныш или точнее… мертвый примерно шестилетний малыш.

      Константин что, позволил ребенку решать, стать ли ему костомахой?

      Меня пронзил ужас, но не от пугающего вида создания, а от поступка создателя, ее хозяина. Затем я все же догадалась, что решало, вероятно, не дитя. А бессмертная вечная душа, прожившая много других жизней и запутавшаяся в последней.

      Пока я прокручивала эти мысли в голове, костомаха по-прежнему глядела на меня из пустых щелей черепа, несуществующими глазами. В руках она держала некий сверток – целлофановый непрозрачный пакет, словно из человеческого мира, из яви. Я смутилась от непонимания происходящего. Почти мгновенно ощутила запах, как ни странно, свежей выпечки, и у меня отнялся не только дар речи, но и способность соображать.

      Направив взгляд вниз, я обнаружила, что внутренний двор заполнился полчищем собратьев-костомах. Среди них выделялось существо с горящими ярко-красными глазами, с рогами, как у черта, в потрепанном одеянии, обкрученном цепями, в старинном плаще – на вид когда-то дорогом, но изорванном. Я сразу узнала Константина, в худшей, самой темной и мрачной его ипостаси. Именно так в моем представлении и должен был выглядеть Кощей. Если бы его губы не были обожжёнными и сгнившими, я бы подумала, что он улыбается мне, направив взгляд в мою сторону.

      Кажется, он не попал в неприятности в лесу и теперь отыскал нас. И, похоже, он даже вспомнил, что я человек, ведь передал с помощью ручной послушной костомахи самую настоящую еду для меня.

      Я терялась в том, как реагировать на подобный жест от того, от кого меньше всего его ожидала.

      2.Черная королева

      Реальность вокруг была большой: комната, предметы мебели, – а я будто сжалась. Я находилась дома, в гостиной. И была совсем маленькой. Это одно из тех воспоминаний, о которых можно лишь догадываться, что помнишь их. Из тех, о которых если рассказать родителям – они удивятся и скажут, что ты была слишком мала, чтобы помнить.

      Но я вижу это в своем собственном сне, своими глазами, а затем словно выбираюсь из тела и смотрю на себя со стороны. В кресле лицом ко мне сидит Ян и читает газету, однако, никак на меня не реагируя, будто в комнате больше никого нет. Слышно, как мама готовит на кухне и стучит приборами. Ребенок – а этот ребенок я сама – встает и делает несколько шагов, настолько неуверенных, словно только вчера научилась ходить. И вдруг маленькое тельце кренится вбок, к угловатой панели низкого журнального столика. Ребенок, то есть я, не успеваю испугаться, и в силу возраста осознать, что мне вообще что-то угрожает, как вдруг, не обращающий на меня совершенно никакого внимания, мужчина, которого я еще почти не знаю,