Одиссея капитана Блада. Рафаэль Сабатини

сапфиры в медной оправе, подумал, что этот мерзавец-доктор последнее время стал слишком много себе позволять. Такое положение требовалось исправить немедля.

      А Блад продолжал спокойно и настойчиво:

      – Во имя человеколюбия, разрешите мне облегчить его страдания, или клянусь вам, что я откажусь выполнять свои обязанности врача и не дотронусь ни до одного пациента на этом отвратительном острове.

      Полковник был так поражен, что сразу не нашелся, что сказать. Потом он заорал:

      – Милостивый Бог! Ты смеешь разговаривать со мной подобным тоном, собака? Ты осмеливаешься ставить мне условия?

      – А почему бы и нет? – Синие глаза Блада смотрели в упор на полковника, и в них играл демон безрассудства, порожденный отчаянием.

      В течение нескольких минут, показавшихся Бладу вечностью, Бишоп молча рассматривал его, а затем изрек:

      – Я слишком мягко относился к тебе. Но это можно исправить. – Губы его сжались. – Я прикажу пороть тебя до тех пор, пока на твоей паршивой спине не останется клочка целой кожи!

      – Вы это сделаете? Гм-м!.. А что скажет губернатор?

      – Ты не единственный врач на острове.

      Блад засмеялся:

      – И вы осмелитесь сказать это губернатору, который мучается от подагры так, что не может даже ходить? Вы прекрасно знаете, он не потерпит другого врача.

      Однако полковника, охваченного диким гневом, нелегко было успокоить.

      – Если ты останешься в живых после того, как мои черномазые над тобой поработают, возможно, ты одумаешься.

      Он повернулся к неграм, чтобы отдать приказание, но в это мгновение, сотрясая воздух, раздался мощный, раскатистый удар. Бишоп подскочил от неожиданности, а вместе с ним подскочили оба его телохранителя и даже внешне невозмутимый Блад. После этого все они, как по команде, повернулись лицом к морю.

      Внизу, в бухте, там, где на расстоянии кабельтова[22] от форта стоял большой красивый корабль, заклубились облака белого дыма. Они целиком скрыли корабль, оставив видимыми только верхушки мачт. Стая испуганных морских птиц, поднявшаяся со скалистых берегов, с пронзительными криками кружила в голубом небе.

      Ни полковник, ни Блад, ни Питт, глядевший мутными глазами на голубую бухту, не понимали, что происходит. Но это продолжалось недолго – лишь до той поры, как английский флаг быстро соскользнул с флагштока на грот-мачте и исчез в белой облачной мгле, а на смену ему через несколько секунд взвился золотисто-пурпурный стяг Испании. Тогда все сразу стало понятно.

      – Пираты! – заревел полковник. – Пираты!

      Страх и недоверие смешались в его голосе. Лицо Бишопа побледнело, приняв землистый оттенок, маленькие глазки вспыхнули гневом. Его телохранители в недоумении глядели на хозяина, выкатив белки глаз и скаля зубы.

      Глава VIII

      Испанцы

      Большой корабль, которому разрешили так спокойно войти под чужим флагом в Карлайлскую бухту, оказался испанским капером

22

Кабельтов – морская единица длины, равная 185,2 м.