Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг. Бенгт Янгфельдт

поэт, для чего он должен был почитать им свои стихи. Лили и Осип упорствовали и умоляли Эльзу не просить его читать. Но она не послушала – “и мы услышали”, вспоминала Лили, “в первый раз «Облако в штанах»”.

      Конфликт разрешился, но не так, как предполагала Эльза.

      Облако в штанах

      1915–1916

      Сердце обокравшая,

      всего его лишив,

      вымучившая душу в бреду мою,

      прими мой дар, дорогая,

      больше я, может быть, ничего не придумаю.

Владимир Маяковский. Флейта-позвоночник

      На картине Бориса Григорьева с нейтральным названием “Незнакомец” изображен Маяковский. Работа впервые демонстрировалась на выставке “Мира искусства” в 1916 г.

      “Маяковский ни разу не переменил позы, – вспоминала Лили. – Ни на кого не взглянул. Он жаловался, негодовал, издевался, требовал, впадал в истерику, делал паузы между частями.

      Вот он уже сидит за столом и с деланной развязностью требует чаю. Я торопливо наливаю из самовара, я молчу, а Эльза торжествует – так я и знала!”

      Эльза добилась своего. “Это было то, о чем так давно мечтали, чего ждали, – вспоминала Лили. – Последнее время ничего не хотелось читать”.

      Первым пришел в себя Осип, объявивший, что Маяковский великий поэт, даже если он не напишет больше ни строчки. “Он отнял у него тетрадь, – вспоминает Лили, – и не отдавал весь вечер”. Когда Маяковский снова взял тетрадь в руки, он написал посвящение: “Лиле Юрьевне Брик”. В этот день ее имя появилось над поэмой Маяковского в первый, но не в последний раз: до самого конца его жизни все его произведения будут посвящены Лили.

      Судя по всему, Лили и Осип были первыми слушателями окончательной версии “Облака”. До этого Маяковский читал фрагменты поэмы многим, в частности Максиму Горькому, Корнею Чуковскому и Илье Репину – с одинаково ошеломляющим эффектом. Горького, например, Маяковский “испугал и взволновал” так, что тот “разрыдался, как женщина”. Услышав от Горького, что “у него большое, хотя, наверное, очень тяжелое будущее”, Маяковский мрачно ответил, что хотел бы “будущего сегодня”, и добавил: “Без радости – не надо мне будущего, а радости я не чувствую!” Разговаривал он, как впоследствии вспоминал Горький, “как-то в два голоса, то – как чистейший лирик, то резко сатирически <…> Чувствуется, что он не знает себя и чего-то боится… Но – было ясно: человек своеобразно чувствующий, очень талантливый и – несчастный”.

      Тринадцатый апостол

      Что же заставило Горького зарыдать, а Лили – приветствовать “Облако в штанах” как нечто новое и долгожданное? Для читателя, знакомого с ранними стихами Маяковского, “Облако” звучало не особенно “по-футуристически”. Поэма изобиловала дерзкими образами и неологизмами, но формально не являлась сложным произведением вроде его прежних кубофутуристических стихов, создавших ему скандальную репутацию. Нет, новизна заключалась прежде всего в посыле и в интонации – скорее