Простишь – не простишь. Валери Тонг Куонг

я, думаешь, больше тебе обрадовалась? Мне что, полагалось любить тебя только за то, что ты вылезла у меня из живота? Любить вопреки всему, наплевав на предательство, обман, подлость, одиночество? Меня-то кто любил, поддерживал, защищал, берег? Разве я не заслуживала хоть немножко тепла? Из пустоты и отчаяния любви не выкроишь.

      Все показывали на меня пальцем, шушукались за спиной. Дрянная мать. Дрянная жена. Дрянной человек. А Жака жалели. Бедненький! Он слишком хорош для нее. Даже мои родители встали на его сторону! Никто не догадывался, каким мучением было смотреть, как ты растешь, хорошеешь, смеешься… Брать тебя на руки и каждый раз чувствовать лишь отвращение и дикое раздражение. Я ведь часами наблюдала за тобой, вознося горячие молитвы, чтобы мне ниспослали хоть каплю нежности к тебе. Напрасно старалась. Растить ребенка без любви – пытка. Меня годами поджаривали на медленном огне.

      Одна Селеста меня жалела. Одна Селеста мне помогала. Одна Селеста подозревала, что отец не прав. Ей было всего двенадцать, но она уже понимала, что не всегда виновен тот, у кого в руке нож.

      Двенадцать лет! Роковая черта, опасный возраст. Будто нас сглазил кто. Селесте было двенадцать, когда мы разошлись. Мило двенадцать, и он в коме. Ты, Маргерит, – проклятье нашей семьи.

      Сегодня утром я прощалась с домом всерьез. Я не просто уходила, я решила расстаться с ним, передать его Селесте. На пороге обернулась и увидела, как внук сидит за столом над тетрадью и грызет карандаш. За этим же столом, покрытым той же клеенкой с безвременниками, розовыми осенними крокусами, сидела моя любимая двенадцатилетняя доченька и тоже грызла карандаш.

      Мы сказали ей, что отныне будем жить врозь. Жак хотел, чтоб она уехала с ним. Мол, ей ни в чем не будет отказа, полнейшая свобода, никаких проблем и забот.

      – Ни ограничений, ни запретов, я полностью тебе доверяю, – вкрадчиво нашептывал он. – Ты уже не ребенок. Тебе нужно больше времени уделять себе, своим занятиям. А младенец станет кричать, будить тебя по ночам, волей-неволей придется приспосабливаться к его режиму, возиться с ним… Зачем тебе это?

      Едва ли его заботило счастье Селесты. Скорее хотелось насолить мне. Раз придуманное им будущее не могло осуществиться, Жак решил и мое сгубить. Гениальный и простой план: забрать старшую дочь, а меня оставить с Маргерит одну. Пусть праведники как сыр в масле катаются, а грешники маются и каются.

      Вот только Селеста спутала ему все карты. Не поддалась, хоть он ей посулил подарить мотороллер на четырнадцатилетие. Не пожелала расстаться с сестренкой, так и заявила напрямик:

      – Либо ты берешь нас обеих, либо я остаюсь.

      Миг моего горького торжества.

      Если б Селеста знала, из-за чего мы развелись, осталась бы она со мной или нет?

      Вскоре после рождения Маргерит я предложила Жаку рассказать нашей старшей всю правду. Ей ведь уже двенадцать, к тому же она не по возрасту взрослая и рассудительная. Я боялась,