Лейтенант Жорж. Дмитрий Долинин

господа! – сказал Дитмар. – Эти мальчики шли не для террора.

      – Именно! – Саблин встал. – Сведения о сталинских лагерях важнее, чем любой мертвый большевик. Но каждый поход в Россию должен тщательно готовиться. Моя проверка – непременное условие! А вы игнорируете! – он обращался к одному Абрамову, будто тот здесь главный. – Сейчас нужно остановиться и проинспектировать все наши подразделения. Вот провалилась эта группа. Кто их переводил через границу? Кто готовил переход?

      Он схватил со стола фотографию и с поклоном сунул её в лицо Абрамову, снова буравя его глазами.

      – Ваши люди готовили, ваш Сурин командовал, ваш Сурин фотографировал. И, возможно, этот ваш Сурин предал.

      – Вы что себе позволяете, господин генерал!? – вскочил Абрамов. – Мои люди – героические люди! Сурин в госпитале. Заражение крови! Выживет ли? Они…

      Дитмар, наконец, не выдержал. Ударил по столу так, что чернильница подпрыгнула.

      – Прекратить! Успокойтесь! Не время ссориться, господа. Слушай приказ: все наши действия пока приостанавливаются. Никаких походов! Предупреждения Николая Владимировича были действительно не совсем ясными. Но в том, что он теперь говорит, есть смысл, – кивнул Саблину. – Придется проверить все наши отделения. Начнем с Финляндии. Николай Владимирович, поезжайте в Финляндию. Проверьте. Повидайтесь с этим Суриным. Езжайте немедленно. Вас примет Маннергейм, если понадобится. Я позабочусь.

      – Но… Аркадий Сергеевич, есть ли у нас средства на этот вояж?

      – Одну минуту, господа, – Дитмар задумался, тяжело встал и вышел.

      – Могли бы и на свои съездить, господин генерал, – усмехнулся Абрамов.

      – В настоящее время не могу. Напрасно вы думаете, что мы с Надеждой Васильевной так уж состоятельны. Вы не представляете, каких расходов требует артистическая карьера. Одни наряды чего стоят…

      Голос Саблина отчетливо звучал в наушниках некоего худощавого, с седоватой бородкой господина. Провода от наушников тянулись под стол, где стоял ламповый усилитель, и далее – за плинтус. Звали господина Шестаковым. Кем он только не состоял за последние двадцать лет. Русским фабрикантом-миллионщиком, министром русского Временного правительства в 1917 году, министром в сибирском правительстве адмирала Колчака. А теперь вот укрывался в каморке с разным хозяйственным хламом и занимался шпионством. Бумага перед ним торопливо покрывалась стенографическими знаками.

      Саблин, наливая себе чай, продолжал:

      – Актрисе наряды менять надо, нельзя все время в одном выступать. А представьте, приезжаем мы в Грасс, там русских – кот наплакал, а французам зачем русская певица? В зале двадцать человек. Какой с этого доход?

      – Совсем ты, Коля, обабился, – сказал печально Абрамов. – Не стыдно боевому генералу?

      Шестаков устало снял наушники. Потянулся. Болтовня о трудностях актерской жизни его не интересовала.

      У себя