Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака. Карина Демина

провел по полосе большим пальцем и поморщился, обычная процедура ныне показалась на диво болезненной. И кожа на пальце покраснела, вспухла волдырем.

      – Это нормально?

      Он продемонстрировал палец Аврелию Яковлевичу, который лишь плечами пожал да заметил философски:

      – А что в нынешнем-то мире нормально?

      Из конверта выпало пяток снимков. Видно, делали в спешке, по особому распоряжению… и получились снимки вроде бы и четкими, да в то же время какими-то ненастоящими, что ли.

      Не снимки – картинки из театра теней.

      Глухой проулок. И кирпичная стена, получившаяся на редкость выразительно. А вот край вывески на этой стене размыт, и сколь Себастьян ни вглядывался, букв не различил.

      – Переулок Сапожников, – подсказал Аврелий Яковлевич, вытаскивая очередную цигаретку. Эту он покатал в пальцах, разбивая комки табака. Дунул. Прикусил белую бумагу, вздохнул: – Спокойное местечко… мирное…

      Не столь мирное, как Бяла улица, но все же…

      Себастьяну доводилось бывать в этом переулке, и он с неудовольствием отметил, что мог бы и сам узнать, без подсказки. По кирпичу, темно-красному, особого винного колера, который встречался лишь на старых улочках Познаньска. По характерному фонарному столбу с желтою табличкой, где выгравировано было имя благодетеля, кто сей столб поставил, по камням мостовой, круглым, аккуратным.

      По витрине на втором снимке.

      И флюгере-сапоге на третьем…

      Впрочем, ныне его интересовала вовсе не мостовая и даже не флюгер, каковыми местные сапожники донельзя гордились, сказывая, что будто бы делали эти флюгера в незапамятные времена по особому разрешению…

      Женщина сидела. Пожалуй, на первый взгляд могло показаться, что ей, уже немолодой, стало дурно, вот она и присела прямо в лужу…

      Дождей в Познаньске уже недели две как не было. И все мало-мальски приличные лужи высохли. Толька эта, темная, черная почти, появилась не так давно.

      И в ней отражалась бляха луны.

      Себастьян сглотнул, сдерживая тошноту. Ему случалось повидать всякого. Вспомнился вдруг утопленник, которого месяц тому выудили, а с ним – и ведра два раков, которых санитары разобрали… съедят и не побрезгуют. Еще шутили, что так оно в природе положено, сначала раки едят человека, а опосля наоборот…

      …или та старушка, которая кошек держала, а после померла, сердце прихватило… и нашли ее только на третий день…

      …или одержимая, своих детей зарубившая…

      Нет, случалось повидать всякого, а потому Себастьян и сам не понял, отчего эта картина, почти мирная, почти пристойная, вызывала в нем столь неоднозначную реакцию.

      И он поспешил взять другой снимок.

      Лицо крупным планом. Искаженное страхом и еще, пожалуй, болью.

      Разодранная шея… и не просто разодранная, гортань вырвали…

      Живот-дыра. Змеи кишок, стыдливо прикрытые подолом длинной черной юбки.

      – Это…