Ответственность за посягательства на безопасность жизни или здоровья потребителей. Александр Агафонов

нормы права, следовательно, правовая норма и есть объект преступления, – т. е. то, на что посягает само преступное деяние. В связи с этим С. Н. Таганцев отмечал: «Норма права сама по себе есть формула, понятие, созданное жизнью, но затем получившее самостоятельное, отвлеченное бытие… Всякая юридическая норма как отвлеченное положение может быть оспариваема, критикуема, непризнаваема, но только норма, имеющая реальную жизнь, может быть нарушаема»[100].

      Помимо нормативистской, в XIX столетии существовала и теория субъективного права как объекта преступления. Этой теории придерживался, в частности, В. Д. Спасович, автор первого в России учебника по уголовному праву. Он доказывал, что «преступление есть противозаконное посягательство на чье-либо право, столь существенное, что государство, считая это право одним из необходимых условий общежития, при недостаточности других средств охранительных ограждает ненарушимость его наказанием»[101].

      Советская теория уголовного права придерживалась концептуального положения, прямо вытекающего из основных постулатов марксистско-ленинской философии, согласно которым объектом преступления являются только общественные отношения, причем в социалистическом обществе – соответственно, социалистические. Так, еще в 1925 г. А. А. Пионтковский отмечал, что исходя из общего марксистско-ленинского учения о преступлении объектом всякого преступного деяния выступают только общественные отношения, причем охраняемые аппаратом уголовно-правового принуждения «общественные отношения социалистического общества являются общим объектом, на который, в конечном счете, посягает любое преступление, предусмотренное советским законодательством»[102].

      Учение А. А. Пионтковского об общем объекте преступления полностью поддерживал и Я. М. Брайнин, который указывал, что «во всех случаях непосредственным объектом преступления являются общественные отношения…»[103]

      С тех пор и почти до середины 90-х гг. прошлого столетия эта точка зрения считалась общепризнанной. Однако уже в 1980 г. Н. И. Коржанский указывал на некоторую противоречивость позиций отдельных советских ученых. По его мнению, «некоторые авторы, признавая общим объектом преступления общественные отношения, считают, что непосредственным объектом преступления выступают не общественные отношения, а те или иные государственные или общественные интересы либо материальное выражение соответствующих общественных отношений, имущество в смысле совокупности вещей, сами вещи, материалы или люди»[104].

      После развала Советского Союза, фактической отмены системы советского права и провозглашения новых социальных ценностей многие российские криминалисты в определении общего объекта преступления остались, однако, на прежних позициях.

      В частности, А. В. Ушаков указывал, что «под объектом преступления по установившемуся представлению понимаются общественные отношения, но не все, а только та их часть,

100

Таганцев Н. С. Русское уголовное право: Лекция. Часть Общая. В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 29.

101

Спасович В. Д. Учебник уголовного права. Часть Общая. СПб., 1863. С. 84.

102

Пионтковский А. А. Уголовное право РСФСР. Часть Общая. М., 1925. С. 129–130.

103

Брайнин Я. М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. М., 1963. С. 169.

104

Коржанский Н. И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. М., 1980. С. 17.