Обряд. Валентина Назарова

наконец тоже всплывает на поверхность, будто пузырек с речью в комиксе, ответ Мишани. – Мы на охоте были, он за зверем раненым пошел, потом пропал. Или я пропал.

      – Браконьеры, значит? – отзывается лицо в шапке.

      – Я не браконьер. Мне пятнадцать лет.

      – И что? Значит, ты святой? Люди убийцами в начальной школе становятся, – шипит водитель. Теперь Мишаня может наконец разглядеть, что он – тучный человек в темно-серой куртке, а не лицо, нарисованное на воздушном шарике.

      – Я в девятом классе учусь в поселковой школе.

      – Ты дебил, похоже, – причмокивает водитель.

      – Простите, пожалуйста. Мы не знали.

      – Не знали они. – Лицо пассажира в шапке хмурится, теперь и у него есть тело – замызганная куртка с камуфляжным рисунком, а между колен – ружье. – Заповедный это лес.

      – Заповедный, – эхом отзывается Мишаня, не в силах оторвать глаз от блестящего ствола. Может ли быть, что это у него дедово ружье, которое у Петьки было?

      – В машину садись, – командует водитель.

      Мишаня в нерешительности переступает с ноги на ногу, в сапоге хлюпает. Потом снова косится на ружье.

      Нет, не такое, вроде бы двустволка.

      – Вы меня к брату отвезете?

      – Мы тебя куда надо отвезем, – саркастично отрезает толстолицый.

      – Мне к брату надо.

      – Садись. – Рука водителя тянется назад, открывается пассажирская дверь. Тут Мишаня замечает на крыше мигалку.

      – А вы полиция?

      – Мы лучше. Садись. – Из открытой двери его обдает теплым прокуренным воздухом.

      – Вы военные?

      Мишаня смотрит на водителя, потом на машину, такую грязную, что он даже разобрать не может, какого она цвета.

      – В машину садись, я сказал. – В голосе водителя, таком же грузном, как и он сам, звучит металл.

      Наверное, все-таки это полиция, проносится у Мишани в голове, а он им рассказал про охоту. Дурак, спалил всех. Может, бежать? Но не обратно же в лес. Все-таки между лесом и людьми он выбирает людей и забирается на заднее сиденье, заваленное старыми газетами и пустыми бутылками от чая «Липтон». Водитель трогается, едва Мишаня успевает захлопнуть дверь.

      – Давно бродишь? – спрашивает мужик в камуфляже.

      – А сколько времени? – От жарящей на полную печки у Мишани перед глазами все плывет.

      – Полпервого.

      Мишаня принимается считать на пальцах: шесть, восемь… не может быть. Он мотает головой. Нет, не мог он столько бродить в лесу, невозможно.

      – А где брат ждет?

      – У машины.

      Две головы переглядываются.

      – Парень, ты что, отбитый? Нормально отвечать можешь? А то сейчас поедем тебя в обезьянник сдадим к остальным отбитым, – устало выдыхает толстолицый.

      – Могу. – Мишаня выпрямляется, вытягивается в струнку почти до хруста в позвоночнике, чтобы привести в движение шарниры своего одуревшего от темноты и холода мозга. – Мы ехали по дороге от поселка, километров