Русский бунт. Начало. Алексей Вязовский

имя царя. – Умоляю! Прошу!

      – Что вам угодно, Татьяна Григорьевна? – несмотря на подкашивающиеся ноги, я встал, подошел ближе. От девушки приятно пахло. Как она умудряется поддерживать чистоту в полевом лагере?

      – Коленьку казаки поймали. Пороть собираются. Прикажите им! – на лице Харловой появился лихорадочный румянец. – Я… для вас что угодно сделаю…

      На ковер упала душегрейка, потом платок. Девушка начала расстегивать платье на груди. Я невольно оценил фигуру. Высокая, красивая грудь, талия, на которую так и хочется положить руки. Бедра так и взывают к любви. Мысленно отвесил себе подзатыльник! Ну не сволочь? Тоже мне, сатир выискался.

      – Татьяна Григорьевна! – я схватил девушку за руки и прекратил процесс раздевания. – Извольте прекратить. Это недостойно!

      – Прекратить? – вдова удивленно на меня посмотрела. – Разве не этого вы вчера хотели?

      Я погрузился в голубой омут глаз Харловой и не сразу сообразил, что ответить. А потом меня как током ударило. А жить-то девчонке недолго осталось. Как в Берды, на зимние квартиры войско встанет, так и выйдет из-за нее драка у казаков. В отсутствие Пугачева полковник Лысов приревнует и порешит Харлову собственной рукой. На следствии будет отпираться, доказательств для обвинения найти не удастся.

      – Давайте так, Татьяна Григорьевна, – я с трудом сглотнул, – что было ранее промеж нас прежде – забыто. Начнем с чистого листа.

      – С чистого листа? – Харлова несмело улыбнулась, застегнула платье. – Какое необычное выражение. И говорите вы ныне чище, нежель ранее.

      Вдова задумалась, на ее чистом лбе появилась морщинка.

      – Что случилось с Колей? – я решил отвлечь девушку от вредных раздумий.

      Насколько я помнил, Коля – это младший брат Харловой. Вместе с ней угодил в плен к пугачевцам.

      – Он… сбежать хотел. В Оренбург. Разъезд поймал его, объявили шпионом…

      – Шпионом? – я засмеялся. – Сколько ему лет?

      – Девять…

      Вдова подняла с полу душегрейку, повязала обратно платок.

      – Иди с миром, – я перешел на «ты» с девушкой. – Распоряжусь, чтобы отпустили Кольку. А ты уж ему ума вложи, объясни, что вокруг разъезды казаков, пикеты. Не сбежать ему. Если не внемлет – быть ему поротым. Ей-богу быть.

      – Отпустил бы ты нас, Петр Федорович, – Татьяна повесила голову. – Мочи нет жить так…

      – Куда отпустить? Муж твой мертв, в крепости, где ты жила – мои казаки, Оренбург в осаде. Там голод скоро начнется.

      – В Казань поеду. К родичам.

      – Как поедешь? На дорогах неспокойно. Вот что, Татьяна. Утро вечера мудренее… – я выглянул из шатра, уже начало темнеть. – Потом обговорим все.

      Харлова ушла, а я, отдав приказ о ее брате, лег, положил голову на седло. Закрыл глаза. А вдруг все это сон? Сейчас усну, проснусь – а я все еще Иван Петрович Пугачев. Далекий правнук великого предка.

* * *

      Выспаться мне не дали. Стоило только задремать, как в шатер заглянул Мясников.

      – Государь-батюшка! – одноглазый