Русский бунт. Начало. Алексей Вязовский

ложку в котел, медленно, явно смакуя, съедал свою порцию.

      – Как тебя звать, казак? – доев похлебку, я поинтересовался у десятника со шрамом.

      – Афанасий сын Никиты.

      – Значит, Никитин, – покивал я. Сделал себе зарубку в памяти заучить как можно больше имен солдат моей армии. От них теперь зависит моя судьба. Да и судьба всей страны.

      – А вот скажи, царь-батюшка, пошто Катька решила умучить тебя, мужа своего? – поинтересовался Никитин, облизывая ложку. – Разное бают.

      – Подговорили ее. Орловы и другие аспиды… – я посмотрел на небо. Начал накрапывать небольшой осенний дождик. Как бы не развезло поле перед крепостью. Мне это было совсем некстати. – Еле вырвался от них. Долго скитался среди простого народу. Видел муки, что принимает люд православный.

      – Так и есть, – согласился казак, сидевший слева. – Сердце кровью обливается, глядя на казни, что баре устраивают в деревнях, заживо запарывают…

      – Отольются им наши слезы… – зашумел десяток.

      – Вот мы им ужо покажем!

      – Веди нас в бой, Петр Федорович, мочи нет терпеть!

      – Ждать осталось недолго, други… – я поднялся на ноги, поправил ножны с саблей. – Завтра все решится.

      Но решиться все должно было сегодня. На военном совете, который я собрал сразу после обеда. Один из горнистов, пойманных Иваном, продудел в рожок сбор, и в шатер начали сходиться ключевые фигуры пугачевского восстания.

      Первым пришел озабоченный полковник Подуров. Рассказал коротко, что лагерные крестьяне начали делать макеты пушек – к завтрашнему дню все будет готово. За ним в шатре появился шумный, чернявый, горбоносый казак лет тридцати аж с тремя пистолетами за поясом. Чика-Зарубин. Уселся с нами по-турецки на ковер, тут же начал шутить, сам смеяться своим побасенкам. Человек-оркестр.

      Тихонько проскользнул внутрь Иван Почиталин. Разложил на столике бумаги, достал гусиные перья и походную чернильницу.

      Четвертым персонажем пьесы стал еще один полковник. Максим Григорьевич Шигаев. Толстый, одышливый мужчина с красным лицом и окладистой черной бородой.

      – Все исполнил по воле твоей, царь-батюшка, – с ходу начал Шигаев.

      Какие приказания отдавал «прежний» Пугачев, я, разумеется, не знал, поэтому промолчал.

      – Денег из трех крепостиц мы взяли две тысяцы, триста двадцать шесть рубликов. Золотом и серебром.

      Присутствующие охнули. Казна была немалая. Пуд муки стоил пятнадцать копеек, ведро водки – восемьдесят пять копеек.

      – Все счел, скрепил мешки печатью казацкой, лежат они в твоей, батюшка, походной кибитке и охраняются строго. Слежу за сим.

      Кибитка в качестве походного сейфа не показалась мне надежной затеей, но я опять промолчал.

      – Второе. Пороховой припас. Двадцать три пуда. Сто сорок фузей. Свинца четыре пуда. Соль…

      – Подожди про соль… – я почесал шевелюру. Нет, с вшами надо что-то делать. Побриться, что ли, налысо? А новые подданные поймут? Или вошебойку завести?

      – Сто сорок фузей… –