Последний замысел Хэа. Андрей Жолуд

рот будто вставили кляп из плотно спрессованного воздуха, грудь придавило чем-то тяжелым, а в голове проносится вихрь, срывая остатки мыслей.

      Первую тошнило, крутило, вытряхивало, мышцы сводило судорогой, холод вползал под кожу (несмотря на меха, в которые её закрутили), но девушка просто вопила от счастья. Буквально.

      Не так, как тогда, в прошлый раз.

      Может, всё дело в скорости. Или в огромных белых горах, которые будто совсем уже близко, а ты летишь им навстречу, песчинкой, и – йе-хху! ба-бах! Ща как вдаришься в эту громаду!

      Тогда, в прошлый раз, было страшно, Первая ощущала себя потерянной. Маленькой девочкой, которую что-то несёт, а куда – непонятно. Теперь же полёт заставлял трепетать и в то же самое время смеяться. Да, маленькая, да, девочка, но, в конце то концов, это прекрасно, можно и потерпеть.

      А горы и впрямь необъятные.

      Где-то там, уголком сознания, девушка понимала, что это только кажется, что они близко, до них еще лететь и лететь, как до самого моря, а, может, и дальше, и эта безмерность её поражала.

      "Уфф" – Первая вздрогнула, когда они приземлились. Словно пьяная, освобождалась она от пут, и, словно обкуренная, смотрела на своего оруженосца. Всегда услужливый (хи-хи) Луы помогал ей спуститься.

      – Вот это полет. Тррр, – девушка затрещала, как плащеносец. Она произнесла это звонко и радостно, не смотря на то, что тело болело, голова кружилась, а воздуха было мало, – здесь тяжело дышать.

      – Это горы, – ответил Луы, – мы у подножия.

      – Горы? Мне то казалось, до гор далеко.

      – Это только начало гор. Горы больше равнины, и больше холмов.

      – Брр… Как тут холодно.

      Первая потопала, помахала руками, чтобы согреться, но вдруг поняла, что это плохая затея – она дышала, как загнанный саммака, и чуть не валилась с ног. “Дыхание не сбивай, не восстановишь”, – усвоила девушка.

      И огляделась.

      Здесь, в предгорьях, растительность отличалась от той, что росла на холмах, и уж тем более на равнине. Отличалась заметно. По большей части скудостью. Почва не везде покрывала землю, кое-где обнажались скалы. Куда ни глянь – всюду мох с какими-то усиками, которые колыхались под порывами ветра, маленькие ползущие растения с разрезанными листиками, крушинки… и всё. Не было даже тянучек. Что говорить о незримых растениях. Уже на холмах их становится меньше, в основном это злаки. Здесь же они исчезли.

      Крушинки какие-то странные – мелкие, полуоткрытые. Дома они закрывались сразу, как только ты появлялся, бывало, так плотно, что даже топтун бросал безнадёжное дело, и не решался вскрывать. Но если ты отходил, они обнажались, полностью. Здесь же крушинки не схлопывались, а если вокруг было тихо, не открывались. Они словно начали открываться, и замерли. Но почему? Возможно, от ветра, который то затихал, то подымался, холодный, резкий, порывистый.

      Чуть вдалеке разнообразия было больше – красные, синие, фиолетовые пятна. Видимо, где-то природа богаче. А может, это отблески небосвода играли на начищенных до блеска камнях. Играли на самом краю этого мира, где скалы дышали – и выдыхали живое.

      – Никто не пробовал перевалить через