Последний замысел Хэа. Андрей Жолуд

глаза изучали кинжал, который девушка до сих пор держала в руках. “Вот дура, – подумала та, и спрятала “Милосердие”.

      – Я правда не помню… Я… У меня…

      – Ты очнулся и всё забыл.

      – Да. Днём.

      – За что тебя так?

      – Не знаю. Я ничего им не сделал. Это дикие люди. Дикий поселок… Они говорили, что я колдун.

      – Ты колдун? – девушка улыбнулась.

      Она не верила в колдунов. Более того, она считала, что люди, которых клеймят этим именем, более знающи и более сведущи во многих делах. За что их не любят. Её бабушке повезло – она многое знала, многое умела, но на Посту никто не считал её колдуньей.

      Парень молчал.

      "Вот уж разбойник” – Первая фыркнула.

      – Есть место в дилижансе. Поедешь? – она смотрела в глаза и пыталась понять, верное ли принимает решение, – парень кивнул, – пошли.

      Девушка повернулась и направилась прочь, стараясь не оборачиваться. Следом шёл незнакомец. За ним Долговязый, пронзая спасённого тяжелым неодобрительным взглядом.

      Содеянное давило, но она не могла иначе, она не могла уйти и позволить чьим-то страданиям продолжаться, зная, что имела возможность их прекратить. Прекратить эту казнь, злую, мучительную.

      Разбойников привязывали ночью, перед самым наступлением пылающих, и оставляли умирать. Кто-то погибал от голода. Кто-то от жажды. Но большинство убивало небо, его разноцветные сполохи. Медленно проникая в сознание.

      Проводница прибавила шаг.

      Сквозь листья тянучек, острые и прямые, как и всегда в это время, по крушинкам, которые не успевали схлопываться. “Днём они схлопываются мгновенно, – думала девушка, – странный это сезон – пылающие небеса. Как будто бы лишний”.

      Подошли к дилижансу.

      Серо-зелёный топтун, как минимум четырёхдневка (для дальних поездок более мелких животных не запрягали) недовольно заурчал, чувствуя, что скоро будет тянуть. Первая провела рукою по мшистой зелёной спине и вроде бы успокоила. Животное протянуло небольшие передние лапы, забрало очередную крушинку и ловким движение большого серповидного когтя сорвало с крушинки панцирь. Потом вытянуло лепестки своих больших мясистых губ и начало громко и самозабвенно чавкать. Неспеша, наслаждаясь её содержимым, зная, что скоро придётся идти.

      Крушинки считались излюбленным лакомством топтунов, хотя из-за этого лакомства животное часто ломало коготь. Сломанный коготь не отрастал, и в большинстве случаев, после нескольких болезненных попыток разбить панцирь лапой, топтун переходил на другую, более безопасную пищу. Такое происходило с молодыми и неопытными животными, по прошествии трех-четырех дней топтуны становились весьма осторожными.

      Топтун

      Первая смотрела на незнакомца.

      "Печальная статуя», – думала девушка (она видела такие на морском берегу, эти печальные статуи стоят в ряд, и смотрят в сторону моря). Бледный, молчаливый, словно не верит в спасение или боится проснуться.

      – Не думай, что я поверила, – чуть слышно сказала девушка, – я всё равно