Самый опасный человек Японии. Александр Накул

был беден, то Господь сурово спросит: «Не был ли ты беднее этого мудреца?» Ну и сбросит потом бедолагу в ад, разумеется.

      – Видишь, как много достиг этот человек, – заметил Юкио. – Он будет стоять и молчать – и одним молчанием сбрасывать людей в ад. Ради такого можно и поподслушивать.

      – Я всегда знал, что евреи – народ мстительный, – только и смог сказать Кимитакэ. – Дедушка рассказывал, что банкиры-евреи из Америки платили огромные деньги, чтобы мы могли воевать с Россией. Так они мстили за погромы. Но теперь, с приходом…

      – Но директор школы – не еврей, а адмирал, – заметила девочка. – С чего бы ему тебе мстить?

      – Русские не просто так говорят: близ царя – близ смерти.

      – Но тебя же не к императору вызывают.

      – То наш великий император, а это директор школы. Он меня каждый день видит.

      – Может быть, он просто хочет открыть, кто он – злой гений деревенской тусовки, – внезапно предположил Юкио.

      Кимитакэ вздрогнул, как от удара молнии. Потом медленно повернул к приятелю голову.

      Тот продолжал смотреть перед собой как ни в чём не бывало. Только на тонких и бледных губах заиграла едва заметная улыбочка.

      – Откуда ты это взял? – спросил Кимитакэ.

      – Так, к слову пришлось.

      – Я тебе про это не рассказывал!

      – Не обязательно всё узнавать из рассказов. Иные вещи ты и сам способен увидеть.

      – Но это случилось со мной во сне! И я этот сон никому не рассказывал…

      – Я много где побывал, – отозвался Юкио и больше ничего не сказал.

      Несмотря на все тревоги, настало время идти. И Кимитакэ ощущал это сильнее всех, буквально кожей.

      И он зашагал к двухэтажному особняку из тёмного дерева. А по дороге почему-то вспомнил один странный разговор со своим легендарным дедушкой, отставным губернатором Сахалина.

      Этот разговор был очень странный и произошёл, кажется, уже после того, как дедушка умер, трагически убитый смертоносным иероглифом. Поэтому Кимитакэ был уверен, что разговор случился во сне.

      Кимитакэ был в своей комнате и рылся в ящиках своего собственного стола. Он вытаскивал какие-то длинные, исписанные иероглифами рулоны, которые видел первый раз в жизни. И только когда от этих рулонов стало не повернуться, Кимитакэ заметил, что дедушка стоит в дверях, в домашнем светлом кимоно в цветочек, и так и смотрит своими ехидными глазами.

      – Представляешь, дедушка, китайцы до сих пор жгут благовония перед табличками жестоких императоров Цинь Шихуана и У-ди, – сообщил Кимитакэ. – Не то чтобы они их очень уважали или считали их правление счастливым. Но всё равно жгут. На всякий случай.

      – Китайцы – народ понятливый, если их достаточно часто палкой бить, – с достоинством ответил дедушка и сверкнул хитрющими глазами. – Когда я писал в Академию, то мне нужно было придумать имена других исследователей. Ну я и взял китайские: Чжун Ши, Ли Гун и прочие. И ты представляешь – двадцать восемь ответили! Двадцать восемь!

      Во