Арьяны. Зов крови. Елизавета Версан

в виде божьей коровки, уже к этому часу воздух прогрелся до двадцати двух градусов. Но что-то в этой идиллии меня смущает. Я закрываю глаза и прислушиваюсь. Где-то вдалеке слышится гудение двигателя. Чуть ближе – стрёкот кузнечика, шелест листвы и… Вот оно. Странный звук с другой стороны сада. Будто несколько твёрдых предметов разом рухнули на что-то металлическое. Осторожно огибаю дом и натыкаюсь на бабушку, грациозно собирающую с земли разноцветные яблоки. На ней – яркая жёлтая футболка и льняные белоснежные кюлоты. Ноги украшают плетёные сандалии на небольшом каблучке. Дополняет образ аккуратная соломенная шляпка и очки с золотистой цепочкой.

      – Проснулась? – не отрываясь от своего занятия, приветствует бабушка.

      Позади неё – две полные плетёные корзинки и большое эмалированное ведро, забитое уже наполовину.

      – Это за ночь столько нападало?

      – Да, нынче хороший год для яблонек выдался. Будет из чего заготовок наделать. Такую яблочную пасту сделаю – покруче ваших «Нутелл» будет.

      Я механически смеюсь, стараясь не выдавать тревожного волнения. Это ведь невозможно. Она умерла вчера от сердечного приступа. Пашка позвонил мне, всё рассказал. Мы встретились в аэропорту, он привёз меня сюда. Я проснулась, вышла в сад, а тут она. Бред какой-то.

      – Ба, тебя ведь не должно здесь быть, – говорю осторожно, чтобы не напугать её.

      Она удивлённо приподнимает бровь, не переставая улыбаться.

      – Что ты такое говоришь, милая? Я как раз там, где нужно.

      Бабушка смотрит снисходительно, будто пытается донести очевидную истину несмышлёному ребёнку. Но эффект получается прямо противоположный, я только сильнее запутываюсь.

      – Бабулечка, ты не понимаешь. Тебе нельзя тут… – повторяю сбивчиво.

      Противный ком подступает к горлу. Как же ей объяснить, что всё это не может быть правдой? Она ушла. Навсегда ушла. Каждый уголок её дома кричит об этом. Я видела опустевшие комнаты, задёрнутые траурной тканью зеркала, свечу в лампадке возле икон и дубовый гроб в ограде.

      Внезапно улыбка сползает с бабушкиного лица. Взгляд суровый и холодный скользит куда-то за меня. Слышу чужое дыхание позади и резко оборачиваюсь.

      – Папа…

      Укоризненный взор из-под очков, плотно сомкнутые губы и спрятанные в карман чёрных брюк руки – всё выражает в нём крайнюю степень недовольства. Я пытаюсь понять, почему он так раздражён, однако долго гадать не приходится.

      – Аня, тебе не стоило приезжать в Скров, – чеканит отец.

      – Что? Почему?

      – Возвращайся домой!

      – Ты не можешь решать за неё, – неожиданно вступается бабушка и выходит вперёд, как бы защищая меня.

      Но с каких пор вообще мне нужна защита от родного отца? Какого чёрта здесь происходит?

      – Мама, ты из-за своей слепой веры подвергаешь её опасности. Они её уничтожат, как только правда откроется.

      – Я так не думаю, – с вызовом отвечает бабушка. – А вот ты рискуешь, придя сюда. Скройся, пока беду на всех