Меченый. Василий Горъ

жена десятника Урмана по прозвищу Ворон. Голосу ее мог позавидовать даже королевский глашатай, поэтому ее душераздирающую мольбу слышал, наверное, весь лен:

      – …И на кого же ты меня бросаешь, сокол мой сизокрылый? Что я без тебя делать-то буду, счастье ты мое окаянное? Иди же, обними меня напоследок, услада ночей моих…

      Голоса «услады ее ночей» слышно не было. Видимо, он занимался делом и не обращал на вопли супруги никакого внимания.

      Голосила Ворониха[42] недолго – когда я добежала до четвертого этажа, с улицы раздался рев отца:

      – Заткни жену, Ворон! А то ее заткну я…

      Я перепугалась еще сильнее: отец никогда не повышал голоса на вассалов, предпочитая словам действие. В общем, еще прибавила ходу и влетела в кабинет, не постучавшись. Чуть не расквасив себе нос об отцовскую спину, затянутую в кольчугу.

      – Вы хотели меня видеть? – присев в реверансе, спросила я.

      – Смирения тебе, дочка, – поздоровался он, снял со стены щит, аккуратно прислонил его к столу и повернулся ко мне. – Я уезжаю. В Аверон.

      Потом оглядел меня с головы до ног и грустно улыбнулся:

      – Готовилась к ужину?

      Я сглотнула подступивший к горлу комок и кивнула:

      – Да, отец…

      Он подошел ко мне вплотную, провел пальцем по моей щеке и поцеловал в лоб:

      – Ничего, вернусь – устрою пир на десятину. С музыкантами, фокусниками, акробатами… и танцами! Обещаю!

      – Вседержитель с ними, с танцами! Вы, главное, возвращайтесь побыстрее, ладно?

      – Я постараюсь, – вздохнул он, забросил на плечо переметную суму и поднял щит: – Значит, так: старшим остается Волод. И не сверкай глазами: в его возрасте я уже взял своего первого медведя…

      – Так это вы… – еле слышно пробормотала я. – А он пока даже с Вороном не справляется…

      – Ворон – боец, каких еще поискать, – усмехнулся отец. Потом снова помрачнел и с хрустом сжал кулаки: – В общем, так: с утра выставите из замка всех посторонних, включая фокусников, Бездушного и гостей брата Димитрия. По-хорошему, надо бы сделать это сейчас, да вечер и ненастье, забери их Двуликий.

      Я похолодела: в замке был один из слуг Двуликого! И не только был, но и должен был остаться до рассвета!!!

      Перед внутренним взором тут же возникла картинка из рассказов Аматы:

      Могучий воин… Косматый, как медведь… В кожаном нагруднике с нашитыми на него металлическими пластинами, кожаных штанах и сапогах… С черным посохом, сверху донизу испещренным зарубками и клевцом или чеканом на поясе… Он поворачивается ко мне, левой рукой откидывает с лица седую прядь и смотрит мне в глаза… Взглядом, в котором живет Бездна…

      – Мэй! Ты меня слышишь? – рявкнул отец. И, выждав мгновение, дернул меня за плечо.

      – Да, слышу, – непослушными губами вымолвила я.

      Злиться он не стал. Просто поцеловал меня в лоб и грустно улыбнулся:

      – Далее, пока меня не будет, держите ворота на замке. И не отворяйте их даже отпрыскам Латирданов… Единственный

42

Ворониха – жены получают прозвище, созвучное прозвищу мужа.