Меченый. Василий Горъ

и делали меня похожей на ощипанную курицу.

      Я разозлилась еще больше и… вдруг поняла, что собиралась выходить из лесу именно в таком виде!

      Меня бросило сначала в жар, а потом в холод: после такого позорища я могла забыть не только о хорошей партии, но и вообще о замужестве – привести в жены девушку, выставившую себя на всеобщее обозрение, побрезговали бы даже золотари.

      Тем временем слуга Двуликого зашел по колено в воду, достал со дна горсть песка, зачем-то насыпал его на тряпку и принялся ее мять. Потом прополоскал ее в стремнине и вернулся ко мне.

      Я тут же подтянула к себе пораненную ногу и закрыла рану ладонью:

      – Не смей! Ты внесешь заразу!!!

      Никакой реакции: присев на корточки, он снова поймал меня за стопу и перевязал. Потом встал, каким-то образом закрепил посох за спиной, без особого труда поднял меня на руки и вломился в лес.

      Обратного пути я практически не запомнила – меня трясло. И не от холода – от груди Бездушного тянуло жаром, как от камина в моей спальне, – а от дикого, ни с чем не сравнимого ужаса перед тем, что меня ждет на поляне. Боясь пошевелиться, я с надеждой вслушивалась в окрестный лес, пытаясь уловить звуки охотничьего рога, собачий брех, лошадиное ржание или хотя бы перестук топоров, но, увы, в этот день Вседержитель смотрел не на меня. И единственное, что я смогла услышать, – это звук дыхания Бездушного и биение его сердца.

      Кострище, прячущееся среди высоченных елей, возникло передо мной как-то внезапно: за мгновение до этого я пыталась убедить себя в том, что Бездушный потерялся и теперь топает наобум. А значит, думать о жертвоприношении еще рано. Но за высоченными елями появился просвет, и мы вышли на ту самую поляну.

      Я задержала дыхание и приготовилась к самому худшему.

      И поторопилась – Меченый снова посадил меня на свой плащ и пододвинул ко мне котомку:

      – Сухие рубашки. Переоденьтесь.

      В этот раз в его голосе прозвучали такие жуткие нотки, что у меня затряслись колени, а по спине потекли капельки холодного пота.

      Догадавшись, что встать я не в состоянии, Бездушный рывком поставил меня на ноги, вытащил из котомки чистую рубашку и вложил ее мне в руки. Потом повернулся ко мне спиной и рыкнул:

      – Жду!

      Я зачем-то кивнула, судорожно скомкала ткань и… уткнулась носом в Посох Тьмы. Вернее, в тот самый Путь, о котором нам столько рассказывал брат Димитрий:

      «Посох Тьмы – это средоточие душ, выпитых слугой Двуликого. Центральную часть такого посоха называют Путем. Путем к Темному Посмертию. Каждая зарубка на этом Пути – человеческая жизнь, лишенная Света. Чем больше зарубок на Посохе Тьмы – тем сильнее его хозяин. И тем ближе он к Двуликому…»

      «Путь» Крома Меченого был покрыт зарубками практически целиком. Значит, Нелюдь стоял на грани Темного Посмертия… и давно разучился прощать.

      «Молить его о пощаде бесполезно…» – с ужасом подумала я. Потом оторвала взгляд от Посоха Тьмы, зачем-то посмотрела на кострище и… с ужасом уставилась на прямую черту, начертанную рядом с ним.

      «Будущая