Опасная невинность. Кора Рейли

дерева. Большая часть книг была о религии или истории церкви, и в комнате нельзя было не почувствовать стойкий запах старой бумаги и пыли.

      – Ты можешь остаться здесь, если это не принесет неприятностей в мой дом.

      Разве мои проблемы – большая неприятность, чем его связь с мафией?

      – Конечно нет. Как только я найду Имоджен, я вернусь в Дублин, и дом снова окажется полностью в вашем распоряжении.

      – Может быть, Имоджен не хочет, чтобы ее нашли. Она бежала от ответственности и от своих грехов, но грех всегда найдет тебя, как бы ты ни пряталась.

      Я бросила свой рюкзак на кровать.

      – Я не знаю, какие грехи вы имеете в виду. Я надеюсь, речь не о Финне, потому что его нельзя считать таковым.

      Гулливер внимательно посмотрел на меня.

      – Твоя сестра пошла по стопам матери, забеременев в шестнадцать. Как вижу, тебе удалось избежать этой участи. Я надеюсь, что ты ждешь брака.

      Я стиснула зубы, сдерживая свой протест. Что, если бы у меня тоже был ребенок дома в Дублине? Как будто он мог увидеть грех на лице человека. Так нелепо. Тем не менее дядя Гулливер был священником, а мне с детства прививали уважение к представителям церкви. Он, вероятно, танцевал бы от радости, признайся я, что все еще была девственницей.

      – Я не лучше, чем мама или Имоджен, потому что их нельзя считать плохими только из-за секса до брака или рождения ребенка в молодом возрасте.

      Слово «секс» очевидно заставило дядю почувствовать себя неловко, и он отвел глаза.

      – Ты, должно быть, голодна. Проходи на кухню. У меня остался тыквенный суп.

      В животе действительно было пусто, поэтому я молча последовала за ним. Как только я села на деревянную скамейку и оказалась напротив дымящейся миски с супом, я продолжила объяснять свою позицию:

      – Вы не должны осуждать маму и Имоджен. Они никому не причинили вреда. Благодаря им появилась новая жизнь, и они действовали из любви.

      – Скорее, похоти, – поправил дядя Гулливер, опустившись на скамейку напротив меня с «Гиннессом» в руке. Он сделал глоток и откинулся назад, все еще наблюдая за мной, как будто пытался разглядеть грех где-то в глубине меня.

      – Могу я тоже выпить «Гиннесса»? – спросила я, кивая на банку.

      – В этой стране разрешено пить только после двадцати одного.

      Я закатила глаза.

      – Я пью пиво с шестнадцати лет, дядя. Я не опьянею от банки «Гиннесса».

      – Пока ты находишься под крышей моего дома, ты соблюдаешь мои правила, Эйслинн. Если ты не собираешься этого делать, то можешь искать другое место для ночлега.

      – А каковы в таком случае правила?

      – Никаких мужчин, никакого алкоголя, никаких вечеринок.

      – Хорошо, – кивнула я. Для вечеринок не было времени, а после того, как Патрик разбил мне сердце, я не особо интересовалась мужчинами. А выпитый между делом после работы «Гиннесс» едва ли считался алкоголем. – Я посвящу все свое время поискам Имоджен.

      Я задумчиво сузила глаза, засунув в рот еще одну ложку супа-пюре. Он не был приправлен, кусочек белого хлеба прилип к моему небу. Щепотка