Гарики из Иерусалима. Книга странствий (сборник). Игорь Губерман

занозой

      в заду у моралистов и блюстителей.

      Мне с самим собой любую встречу

      стало тяжело переносить:

      в зеркале себя едва замечу —

      хочется автограф попросить.

      Стал я слишком поздно понимать,

      как бы пригодилось мне умение

      жаловаться, плакать и стонать,

      радуя общественное мнение.

      От метаний, блужданий, сумбурности

      дарит возраст покой постоянства,

      и на черепе холм авантюрности

      ужимается в шишку мещанства.

      Ни мыслей нет, ни сил, ни денег.

      И ночь, и с куревом беда.

      А после смерти душу денет

      Господь неведомо куда.

      Успех мой в этой жизни так умерен,

      что вряд ли она слишком удалась,

      но будущий мой жребий – я уверен —

      прекрасен, как мечта, что не сбылась.

      В любви прекрасны и томление, и апогей, и утомление

      Природа тянет нас на ложе,

      судьба об этом же хлопочет,

      мужик без бабы жить не может,

      а баба – может, но не хочет.

      Мы счастье в мире умножаем

      (а злу – позор и панихида),

      мы смерти дерзко возражаем,

      творя обряд продленья вида.

      В любви на равных ум и сила,

      душевной требуют сноровки

      затеи пластики и пыла,

      любви блаженные уловки.

      В политике – тайфун, торнадо, вьюга,

      метель и ожиданье рукопашной;

      смотреть, как раздевается подруга,

      на фоне этом радостно и страшно.

      Есть женщины, познавшие с печалью,

      что проще уступить, чем отказаться,

      они к себе мужчин пускают в спальню

      из жалости и чтобы отвязаться.

      Люблю, с друзьями стол деля,

      поймать тот миг, на миг очнувшись,

      когда окрестная земля

      собралась плыть, слегка качнувшись.

      Он даму держал на коленях,

      и тяжко дышалось ему,

      есть женщины в русских селеньях —

      не по плечу одному.

      Едва смежает сон твои ресницы —

      ты мечешься, волнуешься, кипишь,

      а что тебе на самом деле снится,

      я знаю, ибо знаю, с кем ты спишь.

      Мы пружины не знаем свои,

      мы не ведаем, чем дорожить,

      а минуты вчерашней любви

      помогают нам день пережить.

      И дух, и плоть у дам играют,

      когда, посплетничать зайдя,

      они подруг перебирают,

      гавно сиропом разводя.

      Я не люблю провинциалок —

      жеманных жестов, постных лиц;

      от вялых страхов сух и жалок

      любовный их Аустерлиц.

      Встречаясь с дамой тет-а-тет,

      теряешь к даме пиетет.

      Мы заняты делом отличным,

      нас тешит и греет оно,

      и ангел на доме публичном

      завистливо смотрит в окно.

      Мужик тугим узлом совьется,

      но если пламя в нем клокочет,

      всегда от женщины добьется

      того, что женщина захочет.

      Блажен,