От Орла до Новороссийска. Группа авторов

Кавказом утрачена. С целью выиграть время для организации переправ через Кубань и эвакуации правого берега в этот день я указывал еще раз войскам – удерживая линию Бейсуга и прикрывая Екатеринодарское и Туапсинское направления, перейти в наступление правым крылом Донской армии. Собранные в районе Кореновской и руководимые лично генералом Сидориным Донские корпуса все же не пошли… И к 3 марта Добровольческий корпус, Донская армия и часть Кубанской сосредоточились на ближайших подступах к Екатеринодару, в двух переходах от города (штаб Донской армии перешел в Екатеринодар, Ставка – в Новороссийск). В этот день я телеграфировал командующим: «Политическая и стратегическая обстановка требуют выигрыша времени и отстаивания поэтому занимаемых рубежей. В случае вынужденного отхода за Кубань линия рек Кубань – Лаба, в крайности Белая, является последним оплотом, за которым легко, возможно и необходимо оказать упорнейшее сопротивление, могущее совершенно изменить в нашу пользу ход операции» (телеграмма № 001588).

      Смута в умах донцов не ограничилась рядовым казачеством. Она охватила и офицерский состав – подавленный, недоверчиво и опасливо относившийся к массе и давно уже потерявший власть над нею. Судьба день за днем наносила тяжкие удары; причины обрушившихся бедствий, как это бывает всегда, искали не в общих явлениях, не в общих ошибках, а в людях. Донские командиры, собрав совет, низвергли командующего конной группой генерала Павлова – не казака и поставили на его место донца – генерала Секретева²⁴. От этого положение не улучшилось, но самый факт самоуправства являлся грозным симптомом развала на верхах военной иерархии. Генерал Сидорин вынужден был признать этот самоуправный акт, потому что и у него не было уже в то время ни силы, ни власти и он попал в полную зависимость от подчиненных ему генералов.

      В Добровольческом корпусе положение было иное. Хотя отдельные эпизоды неустойчивости, дезертирства мобилизованных и сдачи их большевикам имели место в рядах корпуса в последние недели, но основное ядро его являло большую сплоченность и силу. Части находились в руках своих командиров и дрались доблестно. Затерянные среди враждебной им стихии, добровольцы в поддержании дисциплины, быть может более суровой, чем прежде, видели единственную возможность благополучного выхода из создавшегося положения.

      В то же время, как отголосок екатеринодарского политиканства и развала казачьего фронта, нарастало стихийно чувство отчужденности и розни между добровольцами и казачеством. Бывая часто в эти дни в штабах генералов Сидорина и Кутепова, я чувствовал, как между ними с каждым днем вырастает все выше глухая стена недоверия и подозрительности. Когда предположено было вывести добровольцев в резерв главнокомандующего, это обстоятельство вызвало величайшее волнение в Донском штабе, считавшем, что Добровольческий корпус оставляет фронт и уходит на Новороссийск. Под влиянием донских начальников генерал Сидорин предложил план – бросить Кубань,