Соперник Цезаря. Марианна Владимировна Алферова

боги, что они там решают? Нельзя казнить римских граждан! Прав, прав Цезарь, говоря, что смерть – это воля богов и закон природы, а у людей такого права нет.

      – Цезарь хочет сохранить заговорщикам жизнь, – бросил известие в толпу, как камень, юноша с холеной бородкой.

      – Да ты сам участник заговора! – выкрикнул дородный старик – тот, что знал все на свете.

      – Сам участник… – зашелестело вокруг. – Смерть Цезарю! Смерть!

      Толпа прихлынула к храму. Клодий и другие аристократы из охраны пытались их задержать. Какое там! Безумные лица, выпученные глаза! Смерть! Уже и сами охранники бегут внутрь, выкрикивая: «Сметь!» С такими физиономиями врываются солдаты после осады в побежденный город. Смерть… Людская волна ударила Клодия в грудь, подошвы кальцей[51] заскользили по мраморному полу, и толпа потащила патриция внутрь.

      Один из юношей-всадников, прежде охранявших храм, в начищенном сверкающем панцире, ринулся к Цезарю, размахивая мечом, но нанести удар не решился. Пожилой сенатор прикрыл Цезаря, как щитом, полой своей тоги. Клодий, подлетев, ударил всадника кулаком в скулу, и мальчишка рухнул к ногам консула, который в этот миг поднялся со своего кресла.

      – Всем посторонним вложить мечи в ножны и выйти из храма! – приказал Цицерон.

      Голос его зазвенел под сводами и заставил крикунов умолкнуть. На миг Клодий даже залюбовался консулом. Потом демонстративно и очень медленно вложил меч в ножны. Бунтари оробели. Попятились. Казалось, сенаторы в храме совершают таинственные жертвоприношения во благо Республики, а боги за тем жертвоприношением наблюдают – вдоль стен, возвышаясь над римскими сенаторами, стояли мраморные и бронзовые статуи небожителей. Марс и Меркурий, Церера, Юпитер, Минерва и Прекрасная Латона с младенцами Дианой и Аполлоном на руках – удивительные творения греков, воистину божественные в своем совершенстве, смотрели на людей нарисованными или вставными глазами. И вдруг почудилось, что их прекрасные лица исказились от гнева, еще миг, и сами олимпийцы начнут метать молнии и огненные стрелы, разить обезумевших смертных. Толпа попятилась. Клодий двинулся к выходу, раскинув руки, будто именно он, своей волей, гнал оробевших людей назад, на площадь.

      Но сенаторы, как и плебс, жаждали крови. К Цицерону кинулись сразу человек пять, наперебой размахивая руками, требуя объявить Цезаря заговорщиком.

      – Я не могу, – сухо ответил Цицерон. – У меня нет таких доказательств.

      – Его речь – главное доказательство! Цезарь с ними! В этом никто не сомневается!

      – У меня нет доказательств, – повторил Цицерон.

      Заседание возобновилось, Цицерон взял слово.

      Марк Туллий не предложил ничего определенного, но намекнул, что он готов принять меры не самые кровожадные. Сенаторы согласно кивали, слушая речь: трудно не соглашаться с Цицероном, когда великий оратор говорит. Его голос, поставленный лучшим актером Рима, обволакивает, а фразы сплетаются в ловчую сеть, от которой почти

51

Кальцеи – башмаки, римские высокие сандалии в отличие о греческих, которые носили рабы.