Вечера на кладбище. Оригинальные повести из рассказов могильщика. Сергей Любецкий

а из потайной дверцы давно выглядывали на Алексея Дорофеевича сами господа-хозяева, любуясь его любованьем на себя; за смехом господ раздался хохот челядинцев.

      Насилу вытащили Алексея Дорофеевича, пораженного, устыженного насмешками свидетелей глупостей его, из-под дивана, куда забился он сокрыть позор свой; наконец госпожа, полюбив его еще более за эти проказы, приласкала, ободрила, умыла, накормила его и он начал опять любезничать, рассказывая похождения свои и причину прихода, прося в заключение рассказа своего определить его в какие-нибудь приказные мастера. Откровенность Алексея Дорофеевича понравилась и госпоже и супругу её, которому она уже успела отрекомендовать фаворита своего. Ему обещали исполнить желание его и дав ему на дорогу денег и гостинцев, велели отвезти его домой на собственных пошевнях[15], взяв наперед с него слово, как можно скорее явиться к ним в дом, где хотели начать хлопотать в его пользу.

      Обрадованного Алексея Дорофеевича уже ночью привезли на Бутырки и высадили у ворот дома его.

      Словолитец Дорофей Абрамович не поверил сыну своему, что он был в доме именитых бояр и дал ему добрый нагоняй, приговаривая: «Не ври, не бродяжничай, работай, трудись!» и проч.

      На другой день, когда золотые сны надежд его рассеялись, он, вздохнув тяжко, опять надел байковый халат свой и его повели в типографию на аркане. – Г. Н. принял его с особенно суровою миной, – лишь только увидел он его, что-то шепнул работникам своим, а его ввел в контору и затворил за собою дверь.

      Теперь надобно предуведомить читателей отчего особенно сурово принял Алексея Дорофеевича начальник его:

      Накануне того дня, вечером, велено было содержателям типографии, Г. Г. N. N. явиться к его превосходительству, одному из кураторов университета. Они спешно исполнили его повеление и предстали пред его вельможеством чинным порядком!.. Генерал объявил им, что он хочешь взять из их ведомства под своё покровительство такого-то мальчика, сына словолитца. На желание его немцы прежалостно возопили и завыли ему свои жалобы хором:

      – Помилюйте, ваш прескадительсва, ми по сил контракт не дольшен пускать никакой шелофек на фолю, ми плотим тенги за то…»

      Генерал думал, думал, приложив палец ко лбу, на что б ему решишься; между тем немцы как ни были горды, учащали кланяться ему до земли; он был человек справедливый и понял ясно, что нарушит привилегию содержателей, отнимая у них их достояние.

      – Ну, ступайте! – воскликнул он наконец: делать нечего, если нельзя того исполнить!

      Немцы, продолжая раскланиваться, безмолвно выбрались один за другим из приёмной его, обрадованные, что дело кончилось в их пользу, и взбешенные на Дорофеевича, что по его милости так напугали их зовом к Генералу, что они не успели за ужином доесть своего бутерброда и допить несчётную бутылку пива.

      Возвратимся к покинутому герою нашему в конторе типографии.

      Не долго оставили Алексея Дорофеевича в неведении о грядущей участи его: принесли пуки розог и хотели

15

Пошевни мн. – "розвальни, широкие сани, обшитые лубом", новгор. (Даль). От по́шев "корзина из коры", арханг., пошо́в – то же, вост. – русск.