После бури. Фредрик Бакман

темы, Ана всегда отшучивалась, но, когда Мая переехала, она прошептала: «Теперь ты как птица. Улетаешь от нас». Хотелось бы Мае, чтобы все было так просто.

      В первую ночь, оказавшись в разных концах страны, они до рассвета проговорили по телефону – одноклассникам Мая изо всех сил старалась показать, что с ней все в порядке, но в разговоре с Аной все усилия пошли прахом. Надо быть полной психопаткой, чтобы не раскаиваться после того, как приставила ружье Кевину ко лбу. Ана простонала в трубку: «Господи, да ты была психопаткой задолго до этого!» Мая улыбнулась. Кто-нибудь из них всегда сводил этот разговор к шутке, углубляться в тему они избегали. Мая ненавидела себя за то, что была в той комнате с Кевином, Ана – за то, что ее там не было. Мая пожалела его тогда, на тропинке, Ана бы поступила иначе. «Звери борются прежде всего за выживание – охотятся, если это заложено в них природой, и убивают, если должны убить», – сказала Ана, а Мая, подумав, ответила: «Но звери не мстят, это привилегия человека – ждать в темноте всю ночь, чтобы отомстить. Так делают только люди». Ана фыркнула и рассказала историю о папиной охотничьей собаке, которую в детстве мама Аны ударила по носу, а несколько недель спустя та прокралась на улицу и разорвала в клочья белое белье, которое мама повесила сушиться в саду. «Отомстила», – подытожила мама.

      Они продолжали созваниваться, но все реже и реже, и все меньше вспоминали зверей. Мая старалась все забыть. Ее новые одноклассники ничего о ней не знали, и она решила стать другим человеком – той, с которой ничего не случилось. И ей почти удалось.

      Дура. Дура.

      «Ты никогда ничего о себе не рассказываешь, мы знакомы два года, но до сих пор ничего о тебе не знаем!» – сказал недавно одноклассник Маи, когда они сидели вокруг стола в библиотеке. Все в ожидании уставились на нее, и Мая совсем растерялась. Это был не упрек, а чистое любопытство, они даже не догадывались, какие двери попытались открыть. Мая отшутилась, сказав на махровом бьорнстадском диалекте, который всегда вызывал у них смех, что на самом деле она киллер и работает на мафию. А что ей оставалось? С чего начать? Их мир слишком мал для ее истории, они по-прежнему были детьми и напивались в стельку на вечеринках, не боясь потерять контроль, потому что ничего плохого с ними никогда не случалось. Этого не поймешь, если тебе никогда не приходилось ненавидеть себя так, что хочется покончить с собой, если в пятнадцать лет ты не попал на вечеринку, после которой все в городе хотели, чтобы ты исчез, ведь если тебя нет, тебя не могли изнасиловать. Если ты никогда не задумывался о том, что было бы, если бы ты не обратился в полицию, если бы промолчал, сделав вид, что ничего не случилось, и просто пошел бы дальше, а не перевернул бы весь мир с ног на голову для того, кого любит весь город. Этого не понять тому, кто во сне не приставлял к чужому виску ружье и не просыпался потом с облегчением – Мая предпочитала сны о том, что она сделала с Кевином, снам о том, что сделал с ней он. У ее одноклассников и в мыслях не было следовать правилам, которым научил ее Бьорнстад: «Убей. Закопай. Молчи».

      Как-то на