Двести тысяч золотом. Василий Веденеев

еще сойдете за бродягу, а на меня точно обратят внимание. Придется купить одежонку и билеты. Вот и пригодятся доллары. Винтовку с собой не возьмешь, поэтому обменяем ее на еду или одежду. Поэтому не будем терять зря драгоценного времени. А солнышко между тем поднимается все выше. Кстати, Александр Иванович, ежели нам удастся дойти до железной дороги, куда вы собираетесь ехать?

      – А вы? – Для себя Руднев уже решил, что поедет в Шанхай, а вот куда отправится капитан?

      – В Шанхай. – Лобанов поднялся и взял винтовку. – У меня там родня. Нам по пути? Вместе, знаете ли, веселее. Решайтесь, прапорщик. Райских кущ не обещаю, но кров над головой будет.

      – Давайте сначала дойдем до станции, – пробираясь следом за капитаном среди камней, уклонился от прямого ответа Саша.

      «Бесшабашная голова, – стараясь не оступиться, думал он, – уже строит планы на будущее, когда неизвестно, что ждет нас через час. И как в нем только уживаются два столь разных человека? Один – опытный, осторожный воин, умеющий перехитрить врага, другой – ни дать ни взять беззаботный гимназист, удравший с уроков под носом строгого инспектора».

      Спустившись в долину, беглецы двинулись к железной дороге, настороженно поглядывая по сторонам. Но поля лежали в запустении. Все вокруг словно вымерло – не видно ни крестьян, ни упряжек тощих волов, уныло тянущих деревянный плуг. Видимо, долгая кровопролитная война подкосила здешних хозяев.

      Конечно, добираться до станции по дороге не в пример удобнее, чем пробираться среди валунов, но по дорогам сейчас свободно гуляла только смерть: свистнет неведомо откуда прилетевшей пулей, налетит верховыми на горячих конях, взмахнет клинком или взвизгнет острым осколком гранаты – и нет тебя. Древние латиняне говаривали: самое определенное в жизни – это смерть, и самое неопределенное – ее час. Именно в силу ее неопределенности человек должен быть готов к смерти всегда, особенно на войне. Но и там каждый хочет выжить, пытается объегорить безносую, чтобы встретить новый рассвет и дождаться заката. Иначе жизнь на земле давно бы уже кончилась, а такое противоестественно природе. Поэтому беглецы крались, готовые при первом признаке опасности спрятаться среди нагромождения скал.

      – Такое ощущение, словно плутаешь во мраке, – признался Юрий Петрович, проверяя по солнцу, не сбились ли они с пути. – Все вокруг чужое, неприятное, и не знаешь, чего ждать.

      – Да, приятного в нашем положении мало, – согласился Саша.

      – Зато свобода! – прибавив шагу, засмеялся Лобанов.

      Разглядев его хорошенько при дневном свете, Руднев решил, что капитану не более тридцати лет. Просто грязь, страшная рана на лице и спутанная борода старили его, а на самом деле Лобанов еще молодой, полный сил мужчина. Впрочем, сам Саша вряд ли выглядит лучше в китайском халате с чужого плеча и тапочках на босу ногу. Заросшее щетиной лицо с голодным блеском в воспаленных глазах – просто чудом вырвавшийся на волю беглый каторжник. Только не хватает кровавых мозолей от спиленных кандалов. Но уж этого