Ее тысяча лиц. Четвертое расследование Акселя Грина. Анна Блейк

которая перевернула его жизнь, профайлер не убедил себя, что его миссия – обучать талантливых ребят своему мастерству. Лишившись сына и семьи, Марк растворился в работе , и Аксель не мог его упрекнуть. Но бесился, как будто их диаду разбили.

      Стажер Говард Логан, который участвовал в том деле, без преувеличения перевернувшем город и сделавшем Акселя Грина одним из самых знаменитых полицейских, некоторое время назад уехал на повышение квалификации. Артур Тресс возглавил отдел криминалистической экспертизы и погряз в бумажках.

      Брать новых стажеров не хотелось, но им точно понадобятся руки. Много тупых рук, которые будут делать то, что им скажут. В этом ключе присутствие Ады Розенберг уже не казалось такой уж плохой идеей. Пусть она ковыряется в архивах и медицинских сводках. Все равно итоговый профиль составлять будет Карлин. Для профиля нужна информация. Много информации.

      Значит, Ада.

      Кто еще?

      И нужен ли вообще кто-то?

      Аксель завел мотоцикл и вырулил на дорогу. Но поехал он не в управление полицией. Он остановился у ближайшей парикмахерской. Снял шлем. С некоторым сожалением провел рукой по волосам. А потом, коротко вздохнув, слез с мотоцикла, поставил его на центральную подножку, забрал ключи и открыл дверь.

      В эту минуту он четко понимал, что делает и почему. Надежда умирает последней, но он был уверен, что анализ ДНК сюрприза не принесет. И действовал рефлекторно. Так, как учила она, так, как выживал в течение многих лет. Чтобы раскрыть это дело, ему нужно вспомнить, кто он такой.

      За потрясениями последних лет он совершенно себя растерял.

      А он военный. Элитный солдат, участвовавший в бесконечном количестве операций, о которых даже не писали в газетах.

Прошлое. Анна

      3 апреля 1987 года

      20:02, кажется

      Место указать не могу, запретили, Ближний Восток

      Смешная особенность. Я каждый раз дважды смотрю на часы, когда собираюсь писать в дневник. Первый раз смотрю, отмечаю время, даю себе обещание обязательно – уж в этот-то раз точно! – запомнить, что они показывают. Открываю тетрадь с дневником – и все. Забыла. Приходится смотреть снова.

      Что я вытесняю?

      Почему я обязательно должна что-то вытеснять? Разве практика дневниковых записей – это не обычная техника? Она вообще не психоаналитическая. А я все равно пишу. Сколько себя помню, пишу, особенно, если происходит что-то из ряда вон выходящее. Что-то, заставляющее меня чувствовать иначе. Или просто – чувствовать.

      А сегодня важный день. Я пропустила несколько вечеров, не было возможности остаться наедине с собой и спокойно написать пару строк. Только сейчас добралась до места, которое должна буду называть своим домом в ближайший год. Пока ехала, думала, что сошла с ума в тот момент, когда согласилась отправиться… не могу написать, куда именно, это засекречено. Мне четко дали понять, что места, фамилии и звания под запретом, потому что мы тут занимаемся важными делами, о которых все хотят узнать и никто узнать не должен. Наверное, имен тоже не стоит упоминать.

      А