Мать. Чихнов

меры, ел до отрыжки. Мать подала котлеты. Павел стал наедаться. Накормить сына – полдела, надо еще уложить спать. И сделать это было нелегко: Павел пьяный говорил, говорил, куражился, лишь наговорившись, засыпал. Мать несколько раз ночью вставала, смотрела, как спит сын, дышит ли: с пьяным оно всякое может быть.

      И сегодня будет не лучше, Полина была уверена. Опять бессонная ночь. Восьмой час – сына все нет Придет пьяный, будет шарахаться по квартире. Когда это все кончится? Все это так надоело. Где он? Живой, не живой? Может, в снегу замерзает?

      Два коротких звонка. Зина – ее были звонки.

      Полина включила в прихожей свет.

      – Не надо, мама, – зажмурилась Зина.

      Мать выключила свет. От Зины пахло вином. Мать уже и забыла, когда дочь была трезвой.

      Зина прошла на кухню, взяла с холодильника пепельницу, села за стол, закурила. Полина села напротив, было неприятно видеть, как дочь курила.

      Зина закрыла лицо руками, упала грудью на стол. Полина внимательно следила за сигаретой, чтобы не загорелась.

      – Зина, ты с работы? У тебя что-то случилось? Что ты молчишь? Расскажи все матери. Мать поймет, плохого не пожелает, – хотела Полина знать все о личной жизни дочери.

      Зина подняла мокрое от слез лицо, жадно, по-мужски затянулась.

      – Зина, кушать будешь?

      – Нет, мама, я сыта.

      – Борщ у меня сегодня вкусный. Со сметаной. Давай налью.

      – Не хочу я, – зло ткнула Зина сигаретой в пепельницу, затушила.

      Полина все же налила борща.

      – Зина, ты только попробуй… – точно маленькую уговаривала Полина дочь.

      – Я знаю, что вкусный, – проглотила Зина слюну, взяла ложку.

      – Вот и молодец! Зачем отказываться? Ты ведь не у чужих. Ты – у матери. Дома.

      – Тяжело мне, мам. Жизни нет. Вчера видела Игоря с этой… Скотина!

      – …это с Риткой, что ли? Нашел себе пару. У нее ноги кривые. Ты в сто раз лучше ее, симпатичней. На отца похожа. Отец красавец был. Только вот курить тебе надо бросать. Игорь не курит. Гулящие бабы только курят.

      – Я и есть гулящая, – отодвинула от себя Зина тарелку.

      – Давай, Зина, я рагу положу.

      – Нет.

      – Ну чай будешь?

      – Нет.

      – Зачем ты, Зина, на себя наговариваешь? Ты у меня честная. До свадьбы ни с кем не гуляла. Вот только выпивать стала да курить. Тебе надо больше на людях быть, красиво одеваться. Ты же молодая. И отбою от женихов у тебя не будет. Игорь не хочет с тобой жить – зачем его держать? Насильно мил не будешь. Вон Светлакова, сколько мучилась, муж ее обманывал, а развелась, вышла замуж и живет припеваючи.

      – Ничего ты, мама, не понимаешь, – вздохнула Зина. – Люблю я его. Люблю больше жизни! Он мне дороже всех.

      – Спасибо, доченька.

      – Это, мама, моя жизнь! Я в ней сама разберусь!

      – Успокойся. Если тебе нравится такая жизнь – терпи. Тогда чего жаловаться? И на меня, пожалуйста, не кричи. Я от тебя, Зина, не завишу. Я свой хлеб ем. До четырнадцати лет я тебя на коленях держала. Выросла – теперь мать не нужна, мать – дура, ничего не понимает. Спасибо, –