Моя любовь. Роман без тональности. Семён Юлиан

это летом там хорошо, душ на улице. А сейчас? Октябрь начался. А вдруг ей станет плохо с её слабостью? Кто поможет? Даже «скорую» не вызовешь. Теперь же ещё переворот этот, придут, арестуют, она же с Долины. Я ей позвоню, ты поговори с ней…

      Вероника Игоревна с любовью, и в то же время обречённо и снисходительно качала головой и думала о том, что у неё на руках одни дети. Муж, без своей Верушки не может шагу ступить, внук, которому лишь через год идти в школу, младшая Эля, хоть и доцент, и работает в университете, но такая не практичная, такая доверчивая. То тунеядец у неё был, то алкоголик, то этот, вообще не понятно кто, Костя, приходящий уходящий муж. Умеет же выбрать девка, как специально. И теперь ещё Геля добавилась с несчастной своей долей. Ох, что же вы без меня делать-то будете…

      – Доченька, Гелюша, алло…

      – Мама, я еду.

      – Доченька…

      – Мама, я знаю, что я делаю.

      – Пусть папа с тобой поговорит.

      – Хорошо, мама. Но я еду на Грацио. Я этого хочу. Так надо. Не волнуйтесь, всё будет хорошо, я обещаю.

      Вечером, когда Герман Генрихович по телефону поговорил с Гелей и, как и следовало ожидать, одобрил её намерение, – он всегда с ней соглашался, – когда все угомонились и дом затих, Эля тихонько опять набрала сестру.

      – Колись, Гелечка. Что там за Казимир такой? Ты к нему едешь? Это который, что вы с ним всё время там в нарды играли? Наш новый сосед там? Да?

      – Ты шпионка, сестричка, – весело ответила Геля. – И маме сразу разболтала. Твоя кличка – Длинный язык. Я хотела родителей поставить перед фактом. Раз – а я бы уже оказалась на Грацио. Ты удивительно проницательна насчёт Казимира. Нет, не к нему. У меня там других дел нет?

      …

      – Хендерсон сбежал, Родригеса съела акула…

      – Как, и его съела?

      –… Чарльз завязал и работает таксистом. Будешь пиво? Пойду отолью.

      Он встал со своего кресла и, покачиваясь, хватаясь для равновесия за стенки узкого коридора, прошёл в туалет.

      Геннадий с досады оторвал от телефона длинными кольцами «барашков» мягкий кофейного цвета блестящий провод – ножом срезал – и обмотал себе вокруг горла. «Удавиться, – с тоской подумал он. – И Чарльз ещё к тому же завязал…»

      – Господин Сяо! Господин Сяо! Господин Сяо!..

      …

      Вторая встреча.

      «Я еду к морю, – пелось у неё в голове, – я еду к ласковой волне…» Привязалась мелодия, не отцепиться, крутится и крутится. «Я еду к морю…» Да к морю, разумеется. Только октябрь, холодно уже, на Грацио теперь купаются одни «моржи». А ей вообще нельзя купаться. И на солнце нельзя находиться. Это хорошо, что октябрь. Ещё тепло, не жарко, спокойно, можно гулять. Она очень любит прогулки. Когда идёшь между гор одна и любуешься пейзажами, горами, такими красивыми, небом, сливающимся со скалами вдали, или смотришь на море, бескрайнее, синее, серое, живое, туда, в бесконечность. Казик как-то сказал, что если бы ему захотелось исчезнуть, то лучше всего где-то