Две секунды после. Ксения Ладунка

перевела на нее глаза. Мой психотерапевт. Человек, которому нужно рассказывать о своих проблемах, а она, в теории, должна помочь мне их решить.

      – Как прошла твоя неделя, Белинда?

      – Так же невыносимо долго, как и предыдущие здесь.

      Миссис Томпсон – так ее зовут – тяжело вздохнула. Она хотела услышать не это.

      – Я знаю, Белинда, ты не видишь смысла в наших встречах, но ты должна хотя бы попытаться мне открыться.

      – Я не понимаю, зачем вам это нужно.

      – Я хочу тебе помочь. Это моя работа.

      – Вы помогаете людям за деньги.

      – Таков наш мир.

      Я закусила губу. Единственного человека, который искренне хотел помогать мне, я потеряла. И теперь сидела здесь, пытаясь подавить в себе протест и хоть что-то сказать, потому что мой отец за это заплатил. Через силу я выдавила:

      – Всю неделю я думала, что хочу выйти отсюда и сорваться.

      Миссис Томпсон кивнула.

      – И что тебя остановило?

      – Не знаю, – усмехнулась я. – Охрана?

      – Тебя не держат здесь насильно. Ты можешь уйти в любой момент.

      – Тогда чувство вины.

      – Так, – протянула она, – продолжи эту мысль.

      Я вздохнула. Мне не хотелось говорить, потому что не хотелось ничего вспоминать и испытывать боль. Но чем быстрее я сделаю это, тем быстрее отсюда уйду.

      – Я виновата перед людьми. Перед своей семьей. И перед Томом. – На этом имени мой голос сорвался. – Я ужасно с ними поступала. Я просто… кусок дерьма. Я не заслуживаю быть здесь. Я вообще не заслуживаю ничего из того, что имею, особенно хорошего отношения.

      – Почему ты думаешь, что такие вещи нужно заслуживать?

      Я раздраженно дернула головой. Ее уточняющие и наводящие вопросы меня бесили.

      – Не думаю, что кто-то что-то должен заслуживать. По-моему, такое говно, как я, не имеет на эти вещи прав.

      На лице миссис Томпсон появилось сожаление. Я отвела взгляд, чтобы не смотреть.

      – Из твоих слов понятно, как сильно ты себя ненавидишь.

      – Это не новость – все, действительно, так.

      – Признание проблемы – важная часть ее решения.

      Мне хотелось возразить, что это никакая не проблема, это моя жизнь, но я промолчала.

      – Ты хочешь еще что-то сказать? – спросила миссис Томпсон.

      Я нерешительно пожала плечами.

      – Хорошо, – она кивнула, – Белинда, твоей жизнью и твоими эмоциями управляет вина. Тебе нужно себя простить.

      Я сильнее натянула рукава кофты и посмотрела на свои руки.

      – Даже не знаю, как это… Просто, понимаете, мне не нравится жаловаться или ныть, и все такое, но… – Я глубоко вздохнула, пытаясь собрать слова в нормальное предложение, – я знаю, что виновата во всей своей жизни. Если бы я была другой, если бы иначе себя вела… наверное, и в моей семье все было бы не так. Мама любила бы меня, и у них с отцом все было бы хорошо. Может, это глупая мысль, но не могу не думать о том, что это я все испортила.

      Психотерапевт нахмурилась и кивнула. Потом сказала:

      – В твоей семье происходили ужасные вещи.

      – Да, – тихо согласилась я.

      – И ты с детства чувствовала вину.

      Я кивнула и опустила взгляд в пол.

      – Ты думала, что виновата в происходящем, – добавила миссис Томпсон.

      – Когда мы все это озвучиваем, ситуация кажется бредом. – Я подводила итог нашей беседы. – Как может ребенок быть в чем-то виноват, ничего не сделав? Но… я жила в своей семье. И понимала, что так считают и другие.

      – Ты чувствовала обвинение от родителей?

      – Да.

      Повисла пауза. Врач смотрела на меня, а я на свои руки.

      – Белинда, – мягко сказала она, вынуждая взглянуть на нее, – ты молодец, что говоришь об этом. Я понимаю, как тебе больно.

      – Спасибо, – прошептала я, боясь заплакать.

      – Как чувство вины влияет на твою жизнь?

      Я задумалась. Немного помолчав, ответила:

      – Мне хочется умереть или сделать себе больно. Или принять наркотики, потому что… черт, это невыносимо.

      – То есть ты пытаешься облегчить чувство вины и наказать себя? И всю жизнь ищешь наказание?

      Где-то в солнечном сплетении стало очень больно. Мне не нравилось, что все мои поступки можно так грубо разложить по полочкам и обобщить. Моя жизнь всегда казалась мне сложной, но… По сути, она была примитивной.

      – Да, – сказала я, – наверное, это правда.

      Отец навестил меня спустя две недели нахождения в рехабе[1]. Мне по-прежнему было невыносимо стыдно перед ним, но я была очень рада его видеть. Чувствовала, что обо мне помнят. За пределами этого места продолжает идти жизнь, и, кроме режима уборки и программы реабилитации, в этом мире есть что-то

1

Рехаб – реабилитационный центр.