Курмахама. Надежда Калинина

вдруг, наступили новогодние праздники. Для десятых классов было решено организовать вечер с танцами или, как это тогда называлось, дискотеку. Впрочем, дискотекой мероприятие можно было назвать весьма условно. Аппаратуры для танцев в школе не было, один старенький усилитель, поэтому к организации вечера пришлось подключать самих учеников. Серёжка Бойко вызвался добыть нормальный магнитофон и записи. И не желал уступить это право даже самому Розенблату, под предлогом, что такой подборки музыки в Серпске ни у кого, кроме его друзей, нет. Розенблат оспаривать это не стал, остальные тоже.

      Магнитофон, который добыл и торжественно водрузил на стол в актовом зале Серёжка, оказался с норовом. Как ни бились – сначала сам Серёжка, а вслед за ним и другие местные умельцы – музыка все время останавливалась, потому что подлый аппарат периодически зажевывал ленту и танцы прерывались. Кроме этого, Серёжка притащил преимущественно записи быстрых танцев. Поэтому десятиклассники сбились в одну большую кучу-малу и дрыгали руками и ногами, кто как умел. Красивые движения никто не знал, но радости это не убавляло.

      Когда же музыка замедляла темп, Елена танцевала только с Павлом, который бросался пригласить её, игнорируя призывные взгляды других девчонок. Ей было неловко от того, что на фоне элегантного Павла она выглядит простовато в сшитой мамой белой блузке и тёмно-серой юбке в мелкую складку, доставшейся ей по наследству от двоюродной сестры. Но великолепный Розенблат вёл себя будто настоящий принц и ни словом, ни жестом, ни взглядом не выразил даже намёк на недовольство нарядом Елены. И та чувствовала себя на седьмом небе.

      Когда же танцы закончились, Павел, как обычно, проводил Елену до дома, но заходить в подъезд не стал, а на пороге остановил девушку, притянул к себе и нежно поцеловал в губы.

      «Как же я испугалась этого поцелуя! Точнее, не так – как же я хотела и одновременно боялась поцелуя, дурёха! – подумала Елена, – Мне тогда казалось это таким порочным, греховным!»

      Так и было, когда Розенблат выпустил Елену из своих объятий, она опрометью ринулась вверх по лестнице, не помня себя, вбежала в дом и успокоилась только тогда, когда с головой забралась под одеяло, даже не раздевшись толком. Не слушая ворчание разбуженной Иришки, Елена пролежала так примерно полчаса, пока дома, наконец, не стало совсем тихо.

      В эту ночь она долго не могла заснуть, потому что ее рот всё ещё ощущал легкое прикосновение теплых губ Павла, его горячее дыхание. Это было… Это было… ужасно! Или прекрасно? Ужасно в своей прекрасности, наверное, так правильнее.

      Но прошло совсем немного времени, и Елена уже без смущения целовалась с Павлом при каждом удобном случае. И обнималась, тесно прижимаясь к его телу, а после, буквально вжимаясь в него. Да так, что было понятно, чего сейчас желает, нет, жаждет от неё возбужденный этой близостью Павел.

      Правда сама она ещё к близости готова не была. Воспитанная в строгости и в лучших традициях советской семьи, Елена и представить не