Завтрашний царь. Том 1. Мария Семёнова

достатка. Впору гадать, отчего Малюта их по сию пору не выковырнул, не продал.

      Посреди пола виднелась плетёная клеточка для грельного жбана. Чтобы хозяевам, а пуще – глупым детям хозяйским не наживать волдырей. Жбаны в Шегардае начёрпывали густым рассолом. Его жар годился не то что простую воду кипятить – даже печь хлебы.

      В окно потянуло свежим дыханием Воркуна, голосами, запахами утреннего города. Соседка жарила рыбу, заодно наставляя на ум старшую дочь: та явилась с вечо́рок под утро, к тому же слишком румяная. По ерику плескала вёслами лодка, слышалась песня…

      Вершила свой ход простая добрая жизнь, по которой, казалось ему, он и тосковать давно перестал.

      На столе, похабно голом без скатерти, в пустой кружке торчал недогарок шегардайской свечи. Раб взял его на заметку, сам стал прибирать разорённое Малютино ложе. Был же день, когда горемычный домовладыка впервые упился до неспособности подняться в ложницу, прилёг здесь, в передней, только на одну ночь… сынишка, поди, заботливо принёс одеяла, прикрыл «уставшего» отика… Одеяла давно стали грудой рванья, не всякий бездомный позарится подобрать, подушка спеклась в комья, пропитанная по́том, слюной, чем-то вовсе дрянным. Пол темнел пятнами. Сегодня Малюта поспел в нужник, но так везло не всегда. Раб с горем пополам возвёл на хозяйском одре подобие опрятной постели. Отдохнув, принёс из ремесленной ведёрко и тряпку. Он двигался очень медленно, размеренно, осторожно. Останавливался, садился разогнать огнистые точки перед глазами.

      Мужчины смотрели со смесью злого отчаяния и брезгливости, постигающей здоровых людей при виде калеки. Переселенец Непогодье держал путь на север. Купца Угрюма ждал торговый день в Шегардае.

      «Вот так, – повторил Непогодье. – С дерева снял, а как дальше быть…»

      Галуха, не решаясь дразнить сурового большака, пробурчал в ворот шубы: «Не было у бабы хлопот… А я говорил…»

      Угрюм помалкивал. Чесал в бороде. Прикидывал что-то.

      «Батюшка свёкор…» – вмешался девичий голосок.

      «Цыц, дура!»

      «Отик, он говорит что-то, – встал за невесту молодой Неугас. – Разобрала, Избавушка?»

      Девка сбросила меховой куколь, склонила ухо к едва ожившим губам.

      «Продай меня, говорит…»

      Старшие мужчины фыркнули одним голосом:

      «Глядный товар сам себя хвалит!»

      Всё же Угрюм недаром бороду скрёб.

      «А что, друже Непогодьюшко… две утки возьмёшь? В Устье, поди, каждый сребреничек сочтётся».

      Большак насупился:

      «С каких пор в убыток торгуешь?»

      Угрюм пожал плечами. Движение под толстым кожухом вышло еле заметным. Калека на саночках про себя подивился. Как это, плечом двинуть – и в голос не взвыть?

      «Портно когда облюбуешь, его помять можно, пощупать, – сказал Угрюм. – Нож берёшь, его ногтем пытаешь, звон слушаешь… А в человеке нрав и умения таятся, как искра в кремне. Почём знать, вдруг какую службу сослужит…»

      Справный невольник должен отменно знать