Завтрашний царь. Том 1. Мария Семёнова

ещё приплаты хотели?

      Кто-то молча отворачивается от срама.

      – И живёт ведь! Хлеба просит! Горьких горестей пристанище! – Назидательный голос принадлежал Радибору. – Невмерно добра Владычица, свыше милости милует!

      В «Ружном дворе» собирались зажиточные горожане и гости. Лакомились тонкими яствами, чинно обсуждали куплю-продажу… поверяли на слово деньги, которые вслух назови – шапка с головы упадёт. Малюта попирал кулаком отставленное колено, смотрел с тупой гордостью. Чувствовал себя в «Руже» снова своим.

      – Угрюмище! – неслось слева. – Где таких мо́лодцев-красавцев берут? Шепни на ухо…

      – Скажет он тебе. Места надо знать!

      – С покупкой, Малюта! – вторили справа. – Выпить поставишь?

      – А что, подкормится, мяском обрастёт, ремесленную подымет…

      – Прощай, малый, – окликнул Верешка старший черёдник. – Никто, вижу, отика твоего не теснит.

      Вот так. Другой раз кликнешь сполох – ан задумаются, бежать ли.

      Приблизившись, кощей сник на колени, подмёл серыми патлами половицы. Затрясся, пряча голову рукавами. Худущий, бессильный, изглоданный дурным обращением или хворью.

      Верешко не смотрел на него, смотрел на Угрюма. Купец отводил взгляд.

      – Что, сын? – выговорил Малюта. – Сказывал я, раба прикуплю? Или не сказывал?

      Верешко больно сглотнул.

      – Сказывал, государь отик…

      – Идём, детище. Завтра у Мирана шерсти возьмём… что ни есть лучшей… как мыслишь, даст?

      – Нешто не даст, батюшка…

      Малюта хотел величественно встать, не совладал. Привычно вытянул руку, Верешко подлез под неё, выпрямился, помог. Горожане понемногу усовестились, смешки стали стихать.

      – Теперь невольника будет за отцом посылать.

      – Да ну. Кощея-то?

      – Погодь, вот перестанет его ветром качать…

      Выбравшись из кружала на мокрую тёмную улицу, Верешко испытал облегчение. Не далее чем завтра к полудню Господин Шегардай примется чесать языками. Поди решись выйти в город, навстречу смешкам, жадным сплетням, деланому состраданию хуже всяких насмешек… а невольник вправду хлеба запросит, и где взять тот хлеб?.. «До завтра ещё доживи. Дом не выманили, уже хвала Правосудной… на что прежде смерти помирать…» Верешко согнулся, принимая непомерную тяжесть. Сделал шаг и другой. Впереди было темно.

      «Пристанище горестей» хромало следом. Волочило ноги, силилось не отстать.

      – Мама, не спи!..

      Голос дочери.

      Детские руки тормошили, не давали уплыть в ласковое тепло, понуждали к усилию: поднять так сладко отяжелевшие веки.

      – Не спи, мама… вставай…

      Женщина открыла глаза. Ещё одно усилие понадобилось, чтобы понять, отчего под спиной выпирают скользкие брёвна. Кажется, она прислонилась к забору, хотела перевести дух… и омут сомкнулся над головой.

      Непутка лежала на боку, мощёная улочка косо торчала перед лицом, сворачивая в болото, а может, прямо в туман, цеплявший крыши лабазов. Вон там, на углу Клешебойки,