Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира. Александра Маринина

ей эрцгерцог.

      – А ты набрось телячью шкуру, трус, – ехидничает Бастард.

      Ну да, что-то он долго молчал, мы уже соскучились…

      Наконец, Филипп открывает рот.

      – Даже и не знаю, что сказать. Не могу решить.

      – Ну уж скажи что-нибудь, только помни обо всех моральных тяготах отлучения от церкви, – говорит Пандольф.

      – А вы бы как поступили на моем месте, святой отец? – спрашивает Филипп. – Мы с Иоанном только что договорились и пожали друг другу руки. Это означает мир для наших королевств, сохранение тысяч жизней, спокойствие и стабильность в наших странах. Теперь мы должны все это разрушить и снова начать воевать, проливать кровь. Вы же священник, божий человек, как вы можете толкать нас на такое? Придумайте что-нибудь, найдите выход, и мы будем вам благодарны по гроб жизни.

      Но Пандольф непреклонен. Никаких компромиссов!

      – То, что хорошо для Англии, плохо для всех остальных. К оружию, Филипп, иначе на своей шкуре прочувствуешь, что такое проклятие матери-церкви! Уж лучше бы ты держал змею за жало, чем пожимал руку Иоанну.

      Ох, какие воинственные, оказывается, были служители церкви! А мы-то думали, что они за мир и дружбу…

      – Руку могу отнять, а верность – не могу, – отвечает Филипп.

      Пандольф произносит длинную речь-наставление, суть которой сводится к тому, что если пообещал сделать что-то плохое или неправильное, а потом обещание не выполнил, то это даже хорошо. Поклялся быть верным злому человеку и нарушил клятву – молодец. «Ложь исцелится ложью – так огнем огонь врачи смягчают при ожогах». Ну, типа «подобное лечится подобным».

      – Примешь правильное решение, изменишь клятве, которую дал Иоанну, – мы тебя поддержим молитвами, а если нет – мы тебя проклянем, – резюмирует кардинал.

      Эрцгерцог готов последовать совету кардинала и призывает к мятежу.

      – Ты снова за свое? – вспыхивает Бастард. – Заткнуть бы рот тебе телячьей шкурой!

      – Отец, к оружию! – кричит дофин Людовик.

      Бланка в отчаянии: бракосочетание накрывается!

      – Ты собрался воевать в день нашей свадьбы? Да еще против родственников твоей жены? Ну, давай, действуй, пусть за свадебным столом сидят одни покойники, а музыканты будут играть похоронный марш. Я тебя умоляю: услышь меня, не воюй с моим дядей!

      Констанция пытается перехватить инициативу и повлиять на молодого дофина:

      – Не иди против церкви!

      Но Бланка не уступает:

      – Вот теперь я и увижу, любишь ты меня или нет. Что для тебя важнее?

      – Для него важнее честь, – уверенно парирует Констанция.

      А Филипп так и стоит молча, ничего не говорит.

      – Пап, ты такой спокойный, а ведь надо решение принимать, – обращается к отцу дофин.

      Тут и Пандольф снова вставляет свои три копейки:

      – Я на тебя наложу проклятие, – предупреждает он Филиппа.

      И король Франции, наконец, решается.

      – Мы – враги, Иоанн, – произносит он.

      Интересно, как? Решительно